Да, был

Совсем недавно, когда полк готовился к переходу из Фландрии на Восток в резерв главного командования, скоропостижно скончался командир полка и приказом начальника дивизии временное исполнение этой должности было возложено на оберст-лейтенанта фон Штроппа.

Назначению удивились. Не было секретом, что фон Штропп, — ему давно следовало быть если не генералом, то полковником, — находился в оппозиции к режиму. Даже писаря знали, в личном деле Герхарда фон Штроппа лежала стенографическая запись его разговора с представителем Геринга, там была подчеркнута фраза, сказанная фон Штроппом: «Я солдат, и для меня партии и политики не существуют. Армия служит не правительству, а государству».

В офицерском кругу фон Штропп не раз критиковал зверские действия немцев на Восточном фронте. А однажды он напомнил и прокомментировал Ханишу слова Бисмарка об опасности для Германии войны на два фронта и нецелесообразности вооруженного столкновения с могучим восточным соседом.

Офицеры удивлялись смелости фон Штроппа. В глубине души они ждали законного возмездия. И вдруг фон Штропп назначен исполняющим обязанности командира полка. О том, что он родственник адмирала Канариса. офицеры не знали.

С первого же дня фон Штропп видел, как нечетко некоторые офицеры выполняют его приказы, чувствовал, что тут не обходится без подстрекательства оберст-лейтенанта Ханиша, который сам мечтал о месте командира. Вот и сейчас у писарей шум. Это опять-таки неуважение к командиру полка. Недавно в письме фрау фон Штропп писала: «Скоро получишь приказ о производстве и утверждении в должности». Хорошо, чтоб это случилось до ввода в бой. А уж тогда… подождите, господин Ханиш! Армия — это прежде всего армия, а не пивнушка…

В сенях послышался топот ног. Дверь распахнулась. В комнату вошел оберст-лейтенант Ханиш, а за ним, под охраной автоматчиков, Русин и Старко. Ханиш откозырнул:

— Задержаны военнослужащие Красной Армии. Ефрейтор доложил об обстоятельствах пленения. Фон Штропп приказал автоматчикам выйти и ждать у крыльца, а затем сел за стол, искоса поглядывая на пленных, закурил:

— Шпрехен зи дейчш?! — и тут же повторил по-русски: — Говорите ли вы по-немецки?

Родители Русина, преподаватели немецкого языка в средней школе, с детства обучили языку сына. Русин в совершенстве владел немецким, мог объясняться на французском. Офицер собрался было ответить по-немецки же, но передумал:

— Нет, не говорю. Старко мотнул:

— Я тоже.

— Красноармейцы? Комиссары? — строго продолжал фон Штропп.

'— Я старший лейтенант, — гордо сказал Русин.

— А я — военный фельдшер, — в тон ему представился Старко.

Фон Штропп прищурил глаза:

— Коммунисты?

Опережая товарища. Старко торопливо сказал:

— Никак нет. Беспартийные.

Фон Штропп побарабанил пальцами по столу, покосился на Ханиша:

— Жиды? Евреи?

Услышав, что пленные — русский и украинец, фон Штропп поманил Русина, развернул перед ним карту:

— В каком месте был для вас последний бой? Русин указал высоту с отметкой «81.9». Назвал день боя, рассказал историю своего ранения и пленения.

Ханиш не понимал русскую речь. Откинувшись на стуле, он прикрыл веки и сидел не шевелясь, всем своим видом подчеркивая никчемность затеи командира.

Закончив допрос, фон Штропп взглянул на него.

— Желаете задать вопрос?

Ханиш развел ладонями:

— Напрасный труд.

Фон Штропп приказал пленным выйти и, как только закрылась дверь, посмеиваясь, спросил:

— Как вам нравятся наши первые трофеи?

— Расстрелять обоих, — в упор глядя на командира, зло отчеканил Ханиш.

…Эти слова донеслись в сени. Русин вздрогнул. Сердце его судорожно сжалось. Тело покрылось холодным потом. Вот он, конец. Русин взглянул на Старко. Тот сидел на скамье, сосредоточенно рассматривал свои ладони и бурчал под нос: «Вот гады…» А затем, вскинув ногу на ногу, покачал головой и потеребил отставшую подметку.

Русин подсел поближе к двери и затаив дыхание слушал. Громыхая стулом, фон Штропп сел:

— Здесь не заседание штангерихта, и вы не солдат.

Ханиш откинулся на спинку стула и дерзко повторил:

— Мое мнение — расстрелять. Пленные — трусы.

— Господин оберст-лейтенант, — ледяным тоном сказал фон Штропп, — очень многие храбрые солдаты сдаются, когда их окружают превосходящие силы противника… Германия всегда заявляла о всеобщих законах воинской чести и о необходимости уважать всех сражающихся. Или вы, старый офицер, забыли правила из памятки солдату: «Сдающийся враг не должен быть убит, даже в том случае, если он партизан или шпион».

Ханиш фыркнул:

— Это понятие о рыцарских способах ведения войны давно устарело. Русские — носители враждебного мировоззрения. Война между Германией и Россией не война между двумя государствами или двумя армиями. Это война между национал-социализмом и большевизмом. Каждый красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг, то есть как смертельный враг национал-социализма.