Да, был

— Передайте распоряжение: работы прекратить немедленно. Пленных возвратить на территорию. Колонны встречать музыкой. На марше петь песни. — Кирмфельд погрозил пальцем: — К нам выехал господин группенфюрер Блашке!

Щелкнув каблуками, дежурный вышел. Кирмфельд, откинувшись на спинку кресла, впился глазами в карту, по которой с севера на юг змеей извивалась жирная линия — линия Восточного фронта, катастрофически отползающая на запад…

Вчера, в это самое время, приехали трое в форме Ваффен СС, отрекомендовались представителями командования «Грузинского легиона» и предъявили приказ за подписью рейхсфюрера СС: «Всех советских военнопленных грузинской национальности немедленно передать в распоряжение легиона».

В шталаге оказалось двадцать семь грузин. «Представители» решили провести индивидуальную обработку каждого из них. Первым оказался великан, глядя на которого, Кирмфельд подумал: «Ну и рост… ну и силища!»

«Легионеры» с пленным разговаривали на языке, непонятном Кирмфельду. Начав мягко и вкрадчиво, один из «представителей» все больше горячился, наконец, поднял голос до крика и, размахнувшись, ударил великана по лицу. Тот ухватил обидчика за борт мундира да так рванул его, что по кабинету разлетелись пуговицы. «Легионер» выхватил пистолет. И вот тут-то Кирмфельд, кажется, допустил ошибку, просчитался. А виновата инструкция: «Никто, кроме чистокровного арийца, не имеет права уничтожать принадлежащего к низшей расе…» Сильным ударом Кирмфельд выбил пистолет из рук «легионера». Грозным «хальт!» водворил порядок и тут же принял решение: у военнопленного горячая кровь и возбужденные нервы, а в таких случаях полезна «водная процедура».

Непокорного великана увели. Представители «легиона» протестовали, требовали казни оскорбившего их, грозили пожаловаться Гиммлеру, отказались от беседы с остальными военнопленными грузинами, забрали их и уехали.

Возможно, неожиданный приезд Блашке — результат жалобы? По сравнению с «водной процедурой» немедленный расстрел — благодеяние, но Блашке может усмотреть в этом мягкотелость и непочтение к рейхсфюреру. Стоило ли из-за какого-то грузина рисковать карьерой и благополучием?

На территории шталага заиграл оркестр.

Кирмфельд подошел к окну. Метрах в пятнадцати от главного входа в шталаг, на восьмиугольном деревянном помосте, под легким тентом из полосатого тика в тужурках и штанах из того же тика, семьдесят два музыканта-военнопленных, подчиняясь палочке дирижера, играли бравурный марш.

Из-за угла наружной каменной стены, увенчанной наблюдательной вышкой, показалась первая колонна военнопленных. С трудом волоча ноги, люди шли по пять в ряду, плечо к плечу, опустив головы, заложив руки за спины. Шли молча.

Кирмфельд дотянулся до трубки одного из телефонов, поднял ее и строго сказал: «Песен не слышно. Я приказал петь…» Сейчас же от ворот навстречу колонне с криком: «Песни! Песни!» побежали два эсэсовца. Охранники, сопровождающие военнопленных, замахали дубинками.

Один из военнопленных во втором ряду от удара по икрам споткнулся и стал падать. Товарищи поспешно подхватили его под руки. В середине колонны кто-то уныло, прерывающимся голосом запел. Сотни голосов нехотя, не в такт подтянули.

Усталые от непосильной работы, от систематическое го недосыпания и хронического голодания, от повседневного, ежеминутного издевательства и глумления, военнопленные в глубине души копили злобу на угнетателей, а сейчас, сознавая свое бессилие, они пели… делали вид, что поют.

Оркестр играл попурри из оперетты «Веселая вдова».

Кирмфельд, щуря глаза, смотрел из окна на серую, одетую в лохмотья, живую человеческую массу и подбадривал себя: «Не только Блашке, сам фюрер останется доволен».

Звякнул телефон. С контрольного поста у шлагбаума коротко доложили: «Ганомак»– господина группенфю-рера».

Кирмфельд одернул полы мундира, дрожащими пальцами, поправил орденский крест на шее, обеими руками осторожно надел фуражку и, мельком взглянув на свое отражение в оконном стекле, торопливо вышел из кабинета.

Он быстро спустился вниз, к воротам, и в сопровождении дежурного и нескольких помощников зашагал навстречу страшному гостю.

Из-за угла выскочил серый «Ганомак». В нескольких метрах от Кирмфельда шофер выжал тормоза.

«ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ»

Насупив брови, Блашке выслушал рапорт и направился к воротам лагеря. Оркестр заиграл встречный марш.

На короткий миг приостановившись у доски учета заключенных в шталаге, Блашке бегло просмотрел вписанные мелом цифры — две тысячи четыреста девять — и коротко спросил: «Штаб направо?»

В кабинете Блашке сел за стол коменданта, закурил и потребовал последний статистический отчет шталага. Он медленно листал толстую тетрадь, ногтем отчеркивал то одну, то другую цифру. Вдруг удивленно вскинул брови:

— Сто двадцать восьмая «а»? Тридцать подопытников?

— Яволь! — поспешно подтвердил Кирмфельд. — Филиал института профессора Рашера в Дахау…

Блашке буркнул: