Да, был

Оккупанты безжалостны. В Лилле расстреляно больше тысячи, в Дижоне — тысяча пятьсот, в Милане — около трех тысяч, в Лионе — три шестьсот, в Марселе — тысяча, в Париже — десять тысяч, а в Руане, Орлеане, Ренне, Монпелье, Тулузе и Бордо, по неполным данным, расстреляно по пятьсот — шестьсот заложников. У нас, слава богу, пока что двое…

— А ради чего? — саркастически улыбаясь, продолжал Бушард. — Кажется, ваша пословица говорит: «Хлыстом не перешибешь палку». Так что же вы и такие, как вы, простите, безрассудные люди, хотите? Своим дерзким побегом вы поставили себя вне закона. Потеряли право на применение к вам четвертой Гаагской конвенции тысяча девятьсот седьмого года, направленной на гуманизацию законов и обычаев войны, нарушили правила и принципы, провозглашенные Женевской конвенцией от тысяча девятьсот двадцать девятого года об обращении с военнопленными…

Русин потянул за рукав Иберидзе:

— Вставай, пойдем, — и перебил Бушарда, — простите, вижу, попали не по адресу. Мы не ландскнехты, готовые за похлебку и кусок хлеба подрядиться на войну с вашими врагами, а подразделение Красной Армии. Мы с боем пробились в тыл врага, продолжаем борьбу и ищем связь с отрядами сражающейся Франции. Извините…

Бушард жестом прервал его:

— Я не кончил. Тот, кто просит, теряет часть прав на гордость. Садитесь. Мы сражаемся, но не так, как вы и некоторые безрассудные. По первому сигналу под наше знамя встанут миллионы. И как только орудия англосаксов возвестят вторжение на территорию Франции, земля загорится под ногами «бошей». Сколько человек в вашем отряде?

Русину вспомнился лесничий Кауфер, и он усмехнулся:

— Хотите подсчитать, выгодно ли выдать нас? Нас немало, и мы неплохо вооружены…

— Среди нас предателей нет, — обиделся Бушард.— Я хочу предложить или помочь вам уйти в Швейцарию, или зачислить вас в ряды бойцов Сопротивления и, чтобы сохранить ваши жизни до решающего момента, укрыть вас. У нас найдется десяток-другой крестьянских семей, которые согласятся приютить по одному бойцу… Ваше мнение?

— Нет, — гордо ответил Русин. — Работать мы будем дома, после войны…

— А что же будете делать сейчас?

Русин подошел к карте Франции, висящей на стене:

— Дайте ее нам, и мы сами решим свою судьбу. Иронически улыбаясь, Бушард снял карту:

— Это не много. Берите. В Савойе вам обрадуются. Я хотел сохранить жизнь членов отряда, но вы, русские, не дорожите ею. Уверен: в душе вы проклинаете меня и справедливо проклинаете. А, между прочим, знаете ли, что сказал Паскаль?

Русин отрицательно качнул половой. Бушард многозначительно поднял палец:

— Он долго думал о справедливости и силе и сказал: «Справедливость является предметом спора. Силу лег-го узнать — она неоспорима. Вот почему не смогли сделать так, чтоб Справедливость была Сильной, а сделали сильное справедливым». Немцы сильны, следовательно, справедливость на их стороне. А мою и вашу справедливость надо доказывать с оружием в руках. Да, вам один путь — в Савойю, на юг. У южан кровь горячая, они умеют видеть не то, что есть, а то, что им хочется видеть…

ГОРЯЧИЕ ГОЛОВЫ… И СЕРДЦА…

Слушая Бушарда да поглядывая на унылую фигуру Пашона, Иберидзе догадывался: зря пришли! Уже выйдя из города, Русин рассказал и о правоведческой лекции и о предложении адвоката.

— Не-е-е? — с недоверием протянул Иберидзе. — Не может быть… рабов ищет? — А когда Русин сказал: «Представь, да!» — разразился бранью и всю дорогу, вспоминая холеную бородку и аккуратно расчесанные усы Бушарда, костил его, его родных и близких.

Пашон дорогой молчал.

Узнав о результатах свидания, бойцы возмутились: это и есть хваленое «Сопротивление»? Советовал идти на юг? Ну что ж, и на том спасибо! С оружием в руках дойдем и до Савойи!

На рассвете отряд построился.

— Ну, дорогой мой Пашон, — сказал Русин, сердечно пожимая руку проводнику, — спасибо! Передайте привет мэру. А мы — на юг…

Лицо Пашона исказила гримаса, подобие улыбки:

— Мой командор, горячие головы не только на юге. Я говорил — проведу до Верхней Гаронны, а ведь Савойя намного ближе. Нет во Франции тропы, которую не знает Пашон! Не говорите: «Нет», прикажите дать мне пистолет. Я возвращу его, как только раздобуду немецкий автомат…

К исходу дня отряд на виду у жителей одной деревни форсировал горную реку и по полевой дороге перебрался в лес.

Вечером к бивуаку подошли два паренька — жители Безансона из департамента Ду. Им угрожала насильственная отправка на работы в Германию или арест, и они решили уйти к партизанам.

Русин оказался в затруднительном положении. Прежде всего, он не собирался пополнять отряд за счет местного населения, да и риск — этак могут пробраться лазутчики из гестапо. А с другой стороны — жаль парней.

Судьбу безансонцев решило ходатайство Пашона.

— Мой командор, — приложив к кепи два пальца, сказал Пашон, — я не думаю, что молодые люди — Франсуа и Жорж, лазутчики. Примите их под мою ответственность.

…Два дня отряд спокойно двигался на юг. Наконец лесной массив оборвался на широкой горной долине, с крупной деревней в центре.