Да победит разум!

Наивно не замечать связь и сходство между авторитарно-иерархическим характером системы и тем фактом, что лидеры такой системы просто не могут быть «революционерами». Ни Дизраэли, ни Бисмарк не были революционерами, несмотря на то что произвели большие изменения в Европе и создали большие преимущества для своих стран; не был революционером и Наполеон, несмотря на то, что он использовал идеологию французской революции. И хотя Хрущев не является революционером, его вера в превосходство коммунизма вполне искренняя. Для него, как, вероятно, и для среднего русского, коммунизм и социализм не столько гуманистическая система, трансцендентная по отношению к капитализму, как для Маркса, но прежде всего экономическая система, более эффективная, чем западная. Эта система позволяет избегать экономических кризисов, безработицы и т. д., а значит, она более жизнеспособна, продуктивна и способна в отдаленной перспективе удовлетворить потребности массового механизированного общества. Именно поэтому русские коммунисты верят, будто мирное соревнование между двумя системами в конце концов приведет к принятию всем миром коммунистической системы. Концепция коммунистов – это концепция соперничества с капитализмом в сфере экономической эффективности. Мы опасаемся принять вызов Хрущева и соревноваться с его системой, мы предпочитаем верить, будто он хочет завоевать нас силой или за счет подрывной деятельности.

Возвращаясь к идеологически-ритуальной части советского катехизиса, хочу выделить еще несколько пунктов. В любой системе, которая подменяет реальность ритуальной идеологией, приверженность правильной идеологии становится доказательством лояльности. С тех пор как русские превратили свои идеи в ритуал, они просто вынуждены настаивать на «священности» или, как они сами это называют, на «правильности» своих идеологических формул, а с тех пор как власть Хрущева стала основываться на легитимности наследования обожествленных идолов Маркса и Ленина, они должны еще настаивать на нерушимой преемственности идеологии от Маркса до Хрущева. В результате мы имеем бесконечное повторение «правильной» формулы, а все новые идеи могут выражаться только легкими изменениями слов или смещением акцентов внутри рамок идеологии. Этот метод хорошо известен историкам религии. Изменения, приводившие к большим сдвигам, выражались небольшими поправками, не менявшими основную доктрину и едва заметными для непосвященных. Вот более специфический пример: официальная доктрина Римско-католической церкви, которая считает протестантизм ересью, так и не была формально отменена после ее принятия в XVI веке. Тем не менее никому не придет в голову утверждать, будто католическая церковь всерьез желает истребить или обратить в католическую веру всех протестантов. Отказавшись от своей позиции времен религиозных войн XVII столетия, католическая церковь приняла решение о сосуществовании, не меняя при этом своей официальной доктрины. Как мы видели во время недавно прошедшей президентской кампании, лишь немногие твердолобые боялись, что избрание католика в президенты является попыткой Ватикана подорвать Соединенные Штаты.

Превращение идеологии в ритуал приводит не только к тому, что ее фразеология становится священной, но и к тому, что она начинает использоваться для управления умами людей и направления их действий в нужное русло. Разница между религиозной догмой и коммунистической идеологией в том, что сущность первой составляют теологические утверждения, а сущность второй – то, что прежде считали всего лишь социологической или исторической теорией. Тем не менее в том, что касается массового воздействия, политическая идеология нуждается в таких моральных обертонах, как «добро», «зло», «священное» или «проклятое». В советской идеологии символами власти тьмы служат «капитализм» или «империализм», а «коммунизм» олицетворяет силы света; псевдорелигиозный взгляд рисует картину вселенской битвы между двумя этими силами, битвы Ахурамазды и Ахримана[134], Христа и Антихриста. Мы на Западе придаем точно такой же смысл нашей идеологии, которая представляет собой лишь опрокинутое отражение русской. Мы представляем добро, а они представляют зло. В действительности, если мы исследуем все обвинения и самовосхваления обеих сторон, то увидим, что они очень похожи как своим содержанием, так и своим пылом.

Подведем итог: Советский Союз является режимом консервативного государственного менеджеризма, использующим революционную идеологию. Для оценки его внешней политики важны социальная и политическая структура, а не идеология. Хрущевский режим заинтересован в развитии своей системы; бюрократия, управляющая Советским Союзом, разрастается и обеспечивает хорошую жизнь себе, своим детям и в конечном итоге остальному населению. Хрущев не верит в возможность революции на Западе и не желает ее; более того, она не нужна ему для развития своей системы. То, что Хрущеву нужно, – это мир, ослабление бремени гонки вооружений и неограниченный контроль над собственным населением.