Да победит разум!

Как я указывал выше, советское мышление по своей природе эволюционно; это означает, что главным фактором человеческой эволюции считается развитие производительных сил и переход от одних социальных систем к другим, более высокоразвитым. Этот взгляд не является идеологическим в том смысле, в каком я использую термин «идеология», это способ, каким советские лидеры трактуют историю, следуя вульгарной форме марксистской исторической теории. Эту доктрину можно считать идеологической лишь в негативном смысле, так как советские вожди не используют эту теорию для анализа своей собственной системы. (Такой марксистский анализ немедленно обнажил бы фиктивный характер советской идеологии.) Однако для большинства западных наблюдателей сама эта теория дает поводы к серьезным недоразумениям. Когда коммунистический катехизис утверждает, что «коммунизм восторжествует во всем мире», или когда Хрущев говорит: «Мы вас похороним», то эти высказывания надо понимать в рамках коммунистической исторической теории, согласно которой следующей стадией эволюции будет коммунизм, но они не подразумевают, что Советский Союз желает сделать это силой или путем подрывной деятельности.

Важно понимать двойственность марксистской теории. Эта теория утверждает, что исторические перемены происходят, когда экономическое развитие делает их возможными и необходимыми. Этот аспект теории положен в основу социал-реформистов Европы, таких как Бернштейн и другие. Эти социалисты верят в «окончательную победу» социализма, но постулируют, что рабочий класс не должен и не может подталкивать события. Эти социалисты считают, что капитализм должен пройти все необходимые фазы развития и в какой-то, неизвестный пока, момент сам собой трансформируется в социализм. Взгляд самого Маркса не был таким детерминистским и пассивным. Несмотря на то что он тоже считал, что социализм может наступить только тогда, когда для него созреют экономические условия, он все же был уверен, что рабочий класс и социалистические партии, за которые в тот момент будет большинство, должны принять и примут активное участие в защите новой системы от всех враждебных атак со стороны прежних правящих групп. Позиция Ленина отклонялась от позиции Маркса в том, что он заменил рабочий класс его авангардом и больше уповал на эффективность силы, особенно в России, которая еще не пережила буржуазной революции. Я хочу особо подчеркнуть, что марксистская цель окончательной победы социализма была общей как для пассивных социал-реформистов, так и для Ленина. Сама формула – «окончательная победа коммунизма» – служит историческим пророчеством и прекрасно вписывается в эволюционную, неагрессивную политику, проводимую Хрущевым.

Тем, кто считает, будто целью Хрущева является «мировая революция», было бы полезно спросить себя, что они понимают под словом «революция». Конечно, это слово можно использовать в разных значениях, из которых самое употребительное – «полное и насильственное изменение существующего правления». В таком случае революционерами были Гитлер, Муссолини и Франко. Но если использовать эту концепцию в более специфическом смысле, а именно как «свержение существующего режима угнетения народными массами», то ни одну из вышеперечисленных персон уже невозможно будет назвать «революционером». На самом деле именно последнее значение обычно принято на Западе. Когда мы говорим об английской, французской или американской революции, мы имеем в виду революции «снизу», а не «сверху», народное выступление против авторитарной системы, а не захват власти авторитарной группировкой.

Именно в этом смысле Маркс и Энгельс употребляли термин «революция», и именно в этом смысле, как казалось Ленину, он начинал свою революцию. Он был убежден, что авангард выражал интересы и волю подавляющего большинства населения, даже несмотря на то, что система, которую он создал, перестала быть выражением народной воли. Однако «победы» коммунизма в Польше, Венгрии и других странах Восточной Европы, не были «революциями»; они явились результатом русского вторжения. Ни Сталин, ни Хрущев не являются революционерами, они – лидеры консервативной, бюрократической системы, само существование которой зиждется на непререкаемом уважении к власти.