Да победит разум!

Очевидно, что Советский Союз не откажется от того, чем владеет сейчас, без войны. Ни одна великая держава на пике своего могущества – будь то держава коммунистическая или капиталистическая – не способна на это[228]. Ни один русский политический деятель, который решится на такое, долго у власти не удержится; идея «освобождения» в ходе войны, в которой их страны будут опустошены, едва ли вдохновляет правительства сателлитов, и такая война явно не входит в их намерения. Кроме того, судя по нескольким мятежам и восстаниям, эти сателлиты являются самым слабым звеном русской системы; советские лидеры очень чувствительны к любой прямой или косвенной угрозе с их стороны. Отсюда следует, что наша позиция непризнания нынешних русских владений – один из факторов, препятствующих взаимопониманию. В то же время наша позиция не приводит к большей свободе для жителей стран-сателлитов и, более того, только мешает их либерализации. Реальные события показали, что русские лидеры никогда не позволят своим сателлитам покинуть советскую орбиту, особенно в вопросах внешней политики, но при этом, на фоне ослабления напряженности в отношениях между блоками, готовы позволить некоторую независимость во внутренних делах.

Именно в таком ключе надо понимать вопрос Берлина. Нет никаких признаков того, что русские хотят включить Западный Берлин в Восточную зону; однако они жизненно заинтересованы в стабилизации положения в Восточной Германии. Дипломатический гамбит Хрущева нацелен на то, чтобы использовать свои преимущества в вопросе по Берлину и принудить Запад смириться с советским присутствием в Восточной Германии, где Запад может создать Советскому Союзу массу проблем. Ключ к решению берлинской проблемы лежит в полном признании русских сателлитов, включая Восточную Германию, в обмен на полную гарантию независимого существования Берлина как части западного мира.

Что стоит на пути признания русских владений в Восточной Европе? Здесь мы сталкиваемся с парадоксами и иррациональностью политического мышления. С одной стороны, совершенно очевидно, и это признают все пишущие на эту тему авторы, что Запад не имеет намерений силой освобождать советских сателлитов; более того, есть все основания полагать, что Запад не хочет даже антикоммунистической революции в Восточной Германии, так как это повлечет необходимость либо направлять помощь повстанцам, рискуя началом мировой войны, либо занять унизительную позицию, признав свое бессилие в этом вопросе. Но почему тогда Запад не желает формально и официально признать существующее статус-кво? Или почему русских не устраивает признание его Америкой де-факто? Почему русские настаивают на формальных, обязывающих соглашениях, например на заключении мирного договора?

Ответ на оба вопроса заключается в одном и том же – существование динамично развивающейся и склонной к экспансии Германии. Русские считают, что это Западная Германия угрожает западной области их сферы интересов, и что политика Соединенных Штатов является угрожающей в той мере, в какой они поддерживают устремления Германии. В предыдущей главе я попытался показать, что этот страх перед германской агрессией отнюдь не беспочвенный. Даже если опасности нет сегодня, она может возникнуть завтра.

Большинство жителей Восточной Германии живут в условиях нежелательного для них режима, и этот режим невыносим для всех, кто привержен идеалам политической свободы; решение примириться с продолжением коммунистического правления в Восточной Германии по-настоящему тяжко для тех, кто ценит свободу. (Это не так тяжело для тех, кто легко бы примирился и с антирусской диктатурой.) Но если взглянуть на проблему реалистично, то остается только один ответ: необходимо смириться с тем, что более важна цель избежать войны, чем «освободить» Восточную Германию. Ирония заключается в том, что на самом деле такой альтернативы не существует, так как реальный выбор – это выбор между коммунистической или полностью разрушенной Восточной Германией.

Идеологический аргумент зиждется на таких вопросах, как национальные чувства немцев, которые желают объединения. Разве не настало время для того, чтобы усомниться в шиболете[229] «германского национального единства»? Германское единство началось всего девяносто лет назад при Бисмарке, но даже Бисмарк намеренно оставил за пределами своего нового государства Австрию и предпочел не объединять всех немцев. С другой стороны, на требовании объединения всех немцев строились агрессивные устремления Гитлера. Если так необходимо объединить Восточную Германию с Западной, то почему бы не включить в состав единого государства еще и Австрию, Тироль, Судеты, Эльзас, Силезию, Восточную Пруссию? Разве не следуем мы при этом тем же курсом, каким следовали Англия и Франция с 1933 по 1938 год, когда они согласились с требованием Гитлера включить все немецкоязычные народы в состав одного государства, отказываясь понимать, что эти националистические требования были лишь идеологической подготовкой к агрессивной войне?