Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви

Он решил навестить Джилл. Остановился у винного магазина, купил бутылку виски и, поднимаясь по лестнице к ее квартире, остановился на площадке, чтобы перевести дух и облизать зубы. Во рту еще держался вкус грибов из пиццы, а горло пересохло от пива. Хотелось одного: пойти к ней в ванную и воспользоваться ее зубной щеткой.

Он постучался.

– Это я, Ал, – прошептал он. – Ал, – повторил он громче и услышал ее шаги.

Она отперла замок и попыталась снять цепочку, но он привалился к двери и мешал ей.

– Одну минутку, милый. Ал, не напирай, я не могу открыть. Вот, – сказала она и, открыв дверь, оглядела его лицо и взяла его за руку.

Они обнялись неуклюже, и он поцеловал ее в щеку.

– Сядь, милый. Сейчас. – Она включила лампу и подвела его к кушетке. Потом тронула пальцами свои бигуди и сказала: – Подкрашу губы. А пока, чего тебе налить? Кофе? Соку? Пива? Кажется, еще осталось пиво. А что у тебя там… виски? Так что тебе дать, милый? – Она погладила его по волосам, наклонилась и заглянула ему в глаза. – Бедненький, чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты меня обняла, – сказал он. – Вот. Сядь. Не надо помады. – Он посадил ее к себе на колени. – Держи меня. Я падаю, – сказал он.

Она обняла его одной рукой за плечи.

– Приляг на кровать, милый. Я принесу тебе что хочешь.

– Знаешь, Джилл, – сказал он. – Качусь по тонкому льду. Того и гляди провалюсь… Не знаю. – Он смотрел на нее остановившимися набрякшими глазами, ощущал это, но ничего не мог с собой поделать. – Серьезно, – сказал он.

Она кивнула.

– Не думай ни о чем, малыш. Успокойся. – Она притянула его голову и поцеловала в лоб, потом в губы. Слегка повернулась у него на коленях и сказала: – Нет, сиди тихо, Ал.

Пальцы обеих ее рук вдруг обхватили его затылок, а ладони сжали лицо. Он бессмысленно обвел взглядом комнату, а потом попытался сообразить, что она делает. Она крепко удерживала его голову и ногтями больших пальцев пыталась выдавить угорь на крыле его носа.

– Сиди спокойно! – приказала она.

– Нет. Перестань! Хватит! Я не в настроении.

– Почти вышел. Сиди спокойно, говорю!.. На, смотри какой. Что скажешь? Даже не знал, что он там сидит, а? Сейчас, малыш, еще один, большой. Последний.

– В ванную, – сказал он, отодвигая ее с дороги.

Дома были слезы, расстройство. Мэри подбежала, рыдая, к машине – он еще не успел остановиться.

– Сьюзи пропала, – всхлипывала она. – Сьюзи пропала. Папа, она не вернется, я знаю. Она пропала!

«Черт. – Екнуло сердце. – Что я наделал?»

– Не волнуйся, миленькая. Сьюзи, наверное, где-то бегает. Сьюзи вернется, – сказал он.

– Не вернется. Я знаю, папа. Мама сказала, нам придется завести другую собаку.

– Вот и хорошо, да, детка? – сказал он. – Другую, если Сьюзи не вернется? Мы пойдем в зоомагазин…

– Не хочу другую! – закричала Мэри, вцепившись в его ногу.

– Папа, а можно обезьяну вместо собаки? – спросил Алекс. – Если пойдем в зоомагазин смотреть собак, можно обезьяну вместо собаки?

– Не хочу обезьяну! – кричала Мэри. – Хочу Сьюзи.

– Так, тихо, все. Пустите папу в дом. У папы страшно, страшно болит голова, – сказал он.

Бетти вынула из плиты запеканку. Выглядела она усталой и раздраженной, постаревшей. На него не смотрела.

– Дети тебе сказали? Сьюзи пропала. Я прочесала весь район. Весь, клянусь тебе.

– Собака найдется, – сказал он. – Где-нибудь бегает, наверное. Собака вернется.

– Серьезно. – Она повернулась к нему, уперев руки в бока. – Я думаю, что-то не то. Думаю, она могла попасть под машину. Поезди вокруг. Вчера вечером дети звали ее, она не появилась. И больше ее не видели. Я позвонила в приют, описала ее, но они сказали, что еще не все их машины вернулись. Сказали позвонить утром.

Он ушел в ванную и оттуда слышал, что она продолжает говорить. Пустив воду в раковину, с нервной дрожью в животе, он задумался, насколько все-таки тяжелой была его ошибка. Когда завернул кран, услышал, что она еще продолжает говорить.

– Ты слышишь меня? – крикнула она. – Надо поездить после ужина, поискать. Дети могут поехать с тобой, тоже поищут… Ал?

– Да, да, – отозвался он.

– Что? Что ты сказал?

– Я сказал, да. Да! Хорошо. Ладно! Только дай мне сперва умыться, а?

Она выглянула из кухни:

– Какого черта ты злишься? Я не просила тебя напиваться вчера вечером. Я уже сыта по горло, можешь поверить. У меня был жуткий день, если хочешь знать. В пять часов утра меня разбудил Алекс, залез ко мне и сказал: папа так храпит, что… что ему страшно! Смотрю – спишь в комнате одетый, и разит от тебя как из бочки. Говорю тебе: сил моих больше нет! – Она обвела взглядом кухню, словно искала, что бы схватить.

Он пинком захлопнул дверь. Черт знает что кругом. За бритьем один раз остановился с бритвой в руке, поглядел на себя в зеркале: лицо мучнистое, бесхарактерное… аморальное – вот правильное слово. Он положил бритву. «Кажется, в этот раз я совершил самую тяжелую ошибку. Кажется, в этот раз самую тяжелую». Он поднес бритву к горлу и закончил бритье.

Под душ не полез и не переоделся.

– Оставь мне ужин в духовке, – сказал он. – Или в холодильнике. Я поехал, прямо сейчас.