Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви

– Все, дорогой? – с улыбкой спросила Мариан, когда он появился в дверях кухни. Она сидела на высоком табурете, а утюг поставила на попа, как будто заранее знала, что муж сейчас войдет.

– Какое там! – ответил он и, скорчив страшную рожу, швырнул тетрадки на кухонный стол. – Ни черта подобного!

Мариан рассмеялась. Смех у нее был удивительно приятный – веселый и какой-то светлый. Она подставила ему щеку для поцелуя, он легко коснулся губами теплой кожи. Вытащил из-под стола стул, сел и откинулся на спинку; стул закачался на задних ножках. Ральф смотрел на жену. Она улыбнулась ему и опустила глаза.

– Совсем засыпаю, – сказал он.

– Кофе хочешь? – спросила она, потянулась к кофеварке, пощупала блестящий бок тыльной стороной ладони; он помотал головой.

В пепельнице дымилась сигарета. Мариан поднесла ее к губам, затянулась, по-прежнему глядя в пол, и положила сигарету обратно в пепельницу. Взглянула на мужа, и глаза ее потеплели. Высокого роста, с гибким, податливым телом и упругой грудью, она была очень хороша. Узкие бедра, нежный цвет лица, чудесные, широко раскрытые глаза…

– Ты когда-нибудь вспоминаешь о той вечеринке? – спросила она вдруг, подняв на него глаза.

Он был ошеломлен. Стул опустился на все четыре ножки.

– О какой вечеринке? О той, два или три года назад?

Она кивнула.

Он подождал немного и, когда дальнейших комментариев не последовало, спросил:

– Ну и что там было? Раз уж ты сама заговорила об этом, что там было? – Помолчали. Ральф снова начал: – В общем, он тебя все-таки поцеловал тогда, верно? То есть я все равно ведь знаю. Попытался он тебя поцеловать или нет?

– Просто я думала об этом, – сказала Мариан, – вот и спросила. Больше ничего. Просто я иногда вспоминаю этот вечер.

– Ну, он тебя все-таки поцеловал, да? Ответь же мне, Мариан.

– А ты часто вспоминаешь этот вечер?

– Да нет, не очень, – ответил он. – Это ведь давно было. Три или четыре года назад. Можно уже рассказать. Давай рассказывай. Я ведь по-прежнему добрый старина Джексон – забыла?

Они оба засмеялись. Потом она сказала:

– Да. Он поцеловал меня. Раза два-три. – И улыбнулась.

Он понимал, что и ему следует точно так же улыбнуться, но не мог. Сказал:

– А раньше ты говорила, что нет. Ты говорила, что он просто обнял тебя одной рукой, когда вел машину. Что же было на самом деле?

«Зачем ты это сделал?» – говорила она, словно во сне, глядя на него снизу вверх. «Где ты шаталась всю ночь?» – визжал он, едва держась на трясущихся ногах; снова занес кулак для удара. Потом она сказала: «Я ни в чем не виновата, зачем ты меня ударил? За что?»

– С чего мы вообще об этом вспомнили? – спросила она.

– Ты сама начала этот разговор.

Она покачала головой:

– Не знаю, с чего вдруг пришло в голову. – Закусила губу, глядела в пол. Потом выпрямилась и подняла на него глаза. – Если уберешь гладильную доску, дорогой, я приготовлю чего-нибудь горяченького выпить. Ромовый грог с маслом. Как звучит?

– Прекрасно.

Она ушла в гостиную, включила свет, наклонилась и подняла с пола журнал. Он смотрел, как плавно движутся ее бедра под тонкой тканью клетчатой юбки. Мариан подошла к окну и остановилась, вглядываясь в расколотую светом фонарей темноту. Ладонями сверху вниз разгладила юбку, потом заправила поглубже блузку. Он подумал: интересно, она чувствует, что я за ней наблюдаю?

Он убрал гладильную доску в специальную нишу на веранде и снова сел, а когда Мариан вернулась в кухню, спросил:

– Ну а еще что произошло у тебя с Митчелом Андерсоном в тот вечер?

– Да ничего. Я уже совсем о другом думаю.

– О чем другом?

– О детях. Хочу купить Дороти платье к Пасхе. О завтрашнем занятии: подумала, в случае чего – прочту стихи Рембо, – она вдруг засмеялась, – рифма плохая, да я и не собиралась рифмовать, правда, Ральф, и правда, ничего больше не произошло. И мне очень жаль, что я вообще заговорила об этом.

– Ладно, – сказал он.

Он встал, прислонился спиной к стене возле холодильника и смотрел, как она отмеряет ложкой сахар, насыпает в чашки и растирает сахар с ромом. На плите закипала вода.

– Слушай, девочка, – сказал он, – мы ведь уже начали этот разговор, и все это действительно случилось четыре года назад, и я вовсе не вижу причины, почему бы нам не поговорить об этом, если нам так хочется. Как ты думаешь?

– Да и говорить-то не о чем, – сказала она.

– Но я хотел бы знать.

– Что знать?

– Ну, как он себя вел с тобой после поцелуя. Мы же взрослые люди, и с Андерсонами не встречались уже целую вечность, может, и вообще никогда больше не встретимся, и произошло это сто лет тому назад, так почему же нам не говорить об этом? – Он сам удивился своей рассудительности и убедительному тону. Снова сел, стал рассматривать скатерть на столе. Потом сказал: – Ну?