Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви

Проснулся так рано, что в доме было почти темно. Печка за ночь прогорела, остались только угли, изо рта у него шел пар. Он поправил колосник и положил в топку несколько поленьев. Сделал три сэндвича с арахисовой пастой, завернул в вощеную бумагу и вместе с печеньями засунул в карман куртки. Он не мог вспомнить, когда последний раз вставал в такую рань. На завтрак он выпил почти литр шоколадного молока – стоя в шерстяных носках перед сушилкой для посуды. Перед дверью натянул болотные сапоги.

На улице – мутная предрассветная полутьма. На вершинах холмов, в долинах клочьями на деревьях висели тучи. Коттедж ниже по склону был темен, машин нет, только пикап с рекламой на борту. По скользкой утоптанной тропинке он медленно пошел к реке. Кажется, все еще спят в такую рань – его это радовало. Где-то в долине за рекой послышались выстрелы. Он считал их. Семь. Восемь. Охотники проснулись. И олени. Он подумал, не те ли двое стреляют, которых видел вчера в баре. Оленям в таком снегу ничего не светит. Он шел, все время глядя под ноги. Тропа спускалась, скоро он очутился в густом лесу, в снегу по щиколотки.

Под деревьями, вокруг угловатых мерзлых кустов сугробы, но не высокие, пройти можно. Его сапоги втаптывали в снег палую сосновую хвою. У него шел пар изо рта и не сразу рассеивался. Он нес перед собой тяжелую палку, раздвигая ею кусты и низкие ветви деревьев. Держал ее подмышкой, как копье. И в детстве, когда ходил на рыбалку несколько дней подряд, так же вооружался палкой, даже когда не было на пути ни кустов, ни деревьев, а, например, просто широкое зеленое поле, – и воображал себя на арене, лицом к лицу с противником. С лесной опушки ему кричали сойки. Потом, закончив, он сам запевал во весь голос. Орал ястребам вызывающе, до боли в груди, а они кружили и кружили над лугом. Солнце, кружевное небо, озеро и домишко с односкатной крышей. Вода была чистая и зеленая, дно было видно метров на шесть-семь; дальше оно уходило на глубину. За деревьями шумели пороги. Тропинка кончилась, и прямо перед тем, как спускаться к реке, он угодил в сугроб выше колен глубиной, запаниковал, стал отгребать руками снег и сухие стебли.

Река выглядела невозможно холодной. Вдоль берега в заливчиках среди камней – серебристо-зеленая корка льда. Прежде он удил ниже по течению, но тогда – другое дело: теперь острые камни были скользкими, затрудняли ходьбу. Здесь течение было быстрое, крутило, и он прошел немного ниже, где вода успокоилась. Дно было глубже, течение – медленнее, – может, тут он что-нибудь поймает, если повезет. На том берегу, метрах в тридцати, тянулась желтая песчаная коса, но переправиться туда не было возможности. Он встал на обледеневшее черное бревно и огляделся. Вокруг большие деревья, вдали белые горы в облачных клобуках. Над рекой стелется пар, красиво, как на картинке. Ему даже закурить не хотелось; он сидел на бревне и, качая ногами, продевал леску в кольца. Привязал к леске снасть, приготовленную вчера вечером. Когда все было готово, слез с бревна. Натянул новые резиновые сапоги повыше и пристегнул к поясу. Медленно вошел в реку, затаив дух в ожидании атаки ледяной воды. Вода, кружась, навалилась на ноги, прижала голенища. Он остановился. Потом продвинулся чуть дальше. Снял катушку с тормоза и удачно забросил.

Он простоял как никогда долго, без единого поклева, и почувствовал, как возвращается к нему былой азарт. Наконец он вышел из воды и сел на камень спиной к бревну. На сапогах блестели капли. Он достал печенье. Он не собирался торопиться. По крайней мере, сегодня. Откуда-то прилетели маленькие птички и расселись на камнях у воды. Прыгали взад-вперед, опускали клювы к воде, но не касаясь ее, потом вдруг выпрямлялись, нервно взмахивая крыльями, и все начиналось заново. Это, наверное, какая-то игра, подумал он, понаблюдав за ними. Он их почти пожалел: суются и суются к воде, но ее не касаются. Он бросил им горсть крошек, и они улетели. Вершины деревьев скрипели, ветер гнал облака из лощин за холмы. Не смолкая серебристо журчала река. Потом он услышал выстрелы где-то за рекой, но такие частые, что не успел их сосчитать.

Он поменял мушку и только успел забросить, как увидел выше по течению оленя. Олень вышел из кустарника на узкую полоску берега. Он качал и крутил головой, изо рта у него тянулись длинные нити белой слюны. Левая задняя нога у него была сломана и волочилась. На секунду он остановился, посмотрел на нее, повернув голову. Потом, поскальзываясь и чуть ли не падая, вошел в воду и шел, пока не погрузился по шею. Добрался до мели на этой стороне и выбрался на сушу, дрожа и мотая головой. Гарольд стоял не шевелясь и смотрел, как олень уходит в лесок.

– Негодяи.