Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви

Снега весь день не было, а теперь, когда показалась опушка, стали падать легкие, липкие хлопья. Он где-то потерял удочку – может быть, когда единственный раз остановился; он помнил, что положил ее на снег. Но это уже не имело значения. Удочка была хорошая; тогда, летом, пять или шесть лет назад он заплатил за нее сорок с чем-то долларов. Но если даже завтра будет ясно, он за ней не пойдет. А что – завтра? Завтра надо возвращаться. Над ним на дереве закричала сойка. От его дома за поляной откликнулась другая. Он устал и шел медленно. Каждый шаг был обдуманным: поднять ногу, опустить перед другой.

Он вышел из-под деревьев и остановился. В доме внизу включили свет, хотя еще не стемнело. Что-то он упустил – и не вернуть. Что-то героическое. Он не знал, что намерен делать. Домой дороги нет. В морозном воздухе медленно падали крупные снежинки, прилипали к вороту куртки, холодные таяли на лице. Он смотрел на немые, искаженные вещи вокруг.

Неистовые времена [48]

Та длительность, от коей Пирамиды обращаются в столпы снега, а все минувшее – в один миг.

Сэр Томас Браун

[49]

Грозит дождем. За долиной вершины холмов уже занавешены тяжелой серой дымкой. Быстро меняющиеся черные тучи с белыми завитками и барашками надвигаются с холмов, проходя по долине и минуя поля и пустыри перед многоквартирным домом. Если Фаррелл дает волю воображению – видит тучи черными конями с развевающимися белыми гривами, а позади разворачиваются, медленно, неумолимо, черные колесницы, тут и там по возничему с белым плюмажем. Вот он захлопывает сетчатую дверь и смотрит, как жена его медленно шагает вниз по лестнице. Внизу оборачивается и улыбается, а он открывает сетку и машет. Миг спустя она отъезжает. Он возвращается в комнату и садится в большое кожаное кресло под латунным торшером, выкладывая прямые руки вдоль боков кресла.

В комнате немного темнее, когда Айрис выходит после ванны, завернувшись в просторный белый халат. Из-под туалетного столика вытаскивает табуретку и садится перед зеркалом. Правой рукой берет белую пластмассовую щетку, ручка у нее инкрустирована искусственным жемчугом, и долгими ритмичными взмахами принимается расчесывать волосы, щетка проходит по всей длине волос, тихонько поскрипывая. Волосы она придерживает над одним плечом левой рукой, а правой делает эти долгие ритмичные взмахи. Один раз останавливается и зажигает лампу над зеркалом. С подставки у кресла Фаррелл берет глянцевый иллюстрированный журнал и тянется зажечь свет, нашаривая под как бы пергаментным абажуром цепочку. Лампа в двух футах над его правым плечом, и бурый абажур потрескивает, когда он до него дотрагивается.

Снаружи темно, и в воздухе пахнет дождем. Айрис спрашивает, не закроет ли он окно. Он смотрит на это окно, ныне зеркало, и за ним Айрис сидит у туалетного столика, наблюдая за ним, а еще один Фаррелл, потемнее, вглядывается в другое окно рядом с нею. Ему еще надо позвонить Фрэнку и подтвердить утренний выезд на завтрашнюю охоту. Он переворачивает страницы. Айрис отводит щетку от волос и постукивает ею по краю столика.

– Лью, – говорит она, – ты знаешь, что я беременна?

Под светом торшера глянцевые страницы теперь открыты на растровом снимке на весь разворот – сцена бедствия, землетрясение где-то на Ближнем Востоке. Там пятеро чуть ли не толстых мужчин, одетых в белые мешковатые штаны, стоят перед снесенным домом. Один, возможно вожак, – в грязной белой шляпе, съехавшей ему на один глаз, отчего вид у него таинственный, злонамеренный. Он искоса смотрит в объектив, показывая через наваленные блоки на реку или морской пролив за кучей строительного мусора. Фаррелл закрывает журнал, и тот соскальзывает у него с колен, когда он встает. Он зажигает свет и затем, собираясь пойти в ванную, спрашивает:

– Что ты намерена делать? – Слова сухие, спешат старой листвой в темные углы комнаты, и в тот же миг, когда слова срываются, Фаррелл чувствует, что вопрос этот уже кто-то задавал, давно. Он поворачивается и уходит в ванную.

Там пахнет Айрис; теплый, влажный запах, чуть липкий; тальк «Новая весна» и одеколон «Идиллия короля». Ее полотенце наброшено сзади на унитаз. В раковине она рассыпала тальк. Теперь он намок и слипся, и от него по белым бокам толстое желтое кольцо. Он его стирает и смывает в сток.

Он бреется. Повернув голову, можно заглянуть в гостиную. Айрис в профиль сидит на табуретке перед старым туалетным столиком. Он откладывает бритву и умывается, затем снова берет бритву. В этот миг он и слышит, как на крышу плюхаются несколько первых капель дождя…

Немного погодя он выключает светильник над туалетным столиком и снова садится в большое кожаное кресло, слушая дождь. Тот налетает на окно короткими трепетными мазками. Мягкое трепыханье белой птицы.