Разбудил его звон колоколов. Колокольня была прямо над кельями, звуки оглушали. Зажав ладоня-ми уши, Сигурд сел на лавке, покосился в окошко, больше похожее на бойницу. Сочащийся из него свет делал келью не такой унылой. Натянув сапоги, Си-гурд подошел к оконцу, привстал на цыпочки.
Ингия подметала монастырский двор. На ней была юбка из серой шерсти и белая простая рубашка. Голову закрывал островерхий чепец, губы шевелились — Ин-гия что-то напевала. Метла шваркала по сухой глине, поднимала пыль. Испуганные курицы шарахались от пыльных клубов, квохтали, распуская крылья, мета-лись вдоль стены. У запертых ворот на низком чурбаке дремал служка-привратник. Он прислонился затыл-ком к стене, в углу приоткрытого рта набухал и опадал пузырь слюны. Руки служки лежали на коленях, у без-вольно вытянутых ног топтался петух — красно-чер-ный, с синим отливом и загнутым набок гребешком.
Ингия перестала мести, зевнула, окинула петуха равнодушным взглядом, махнула метлой в его сторо-ну. «Хозяин двора > захлопал крыльями и, высоко за-дирая когтистые лапы, отбежал к своим курочкам.
Сигурд потянулся, посмотрел на изображение, пред которым вчера вечером столь усердно бил по-клоны брат Симон, провел пальцем по нарисованной щеке, ощутив приятную шероховатость. Глаза Бога взирали на бонда с грустью и пониманием.
— Доброго утра, господин Ансгарий, — долетел до Сигурда женский голос со двора. Бонд вернулся к оконцу.
Беспалая Ингия стояла, опершись на метлу, улы-балась кому-то. Ночью Сигурд не видел ее лица, но при свете дня она показалась ему хорошенькой. Ин-гия не была молода, она приходилась где-то ровесни-цей Юхти, старшей жене бонда. Тонкие темно-русые пряди выбивались из-под ее чепца, завитком прикры-вали розовое ухо.
Будто почуяв на себе чужой взгляд, она оберну-лась, открыв взгляду вторую половину лица. Ахнув, Сигурд отступил от окна. Щеку и глаз Ингии уродо-вал кривой багровый шрам, уходящий под чепец.
— И тебе здравствовать, Ингия. — Ансгарий подо-шел к ней, остановился. Вид у монаха был свежий и бодрый, глаза блестели, на щеках проступил румя-нец. — Как спалось тебе и нашей гостье?
— Вашими молитвами — хорошо, — откликнулась Ингия. — Ей не понравилось платье, которое я ей да-ла, но у меня не было другого.
Она виновато склонила голову. Утешая, монах прикоснулся к ее плечу:
— Не одежда красит человека, Ингия. Когда-ни-будь она поймет это.
— Я знаю, господин. Я буду молиться за нее.
— Я не господин тебе, Ингия. Мы все равны пред Господом. А другая гостья?
— Она ночевала на конюшне. Сказала, что там ей будет лучше.
— С лошадьми лучше, чем с людьми? — Монах не-довольно нахмурился, двинулся к воротам, где сонно потягивался служка. Ингия вновь принялась под-метать.
В полутьме коридора раскачивались две тени в длинных одеяниях — монахи спешили на заутреню. Подождав, пока они скроются из виду, Сигурд вы-скользнул из кельи.
Колокола перестали звонить, когда он пересек об-щую залу. Четверо одинаково серых и худых слуг уби-рали со стола остатки
Пересекая двор, Сигурд постарался не замечать Ин-гию — ему не хотелось видеть ее уродство. Будто почув-ствовав это, Ингия поспешила куда-то к деревянным пристройкам — то ли за дровами, то ли кормить ско-тину. Какое-то время бонд стоял, глядя на ее согнутую спину. Ему подумалось, что монастырь похож на обыч-ную усадьбу — здесь тоже есть слуги, скотина, хозяйст-во, земли, даже управляющий. Только в усадьбе всех связывало кровное родство, а тут — вера. Кровная связь казалась Сигурду надежнее. Но все-таки тут, на земле, пусть и среди монахов, он ощущал себя гораздо лучше, чем в море с эрулами. Может, родичи были пра-вы, уверяя, что он не годится для походов и войн?
Справа от него громыхнули ворота небольшой по-стройки, распахнулись, послышалось конское ржание. Из постройки на двор, взбрыкивая передними копыта-ми и мотая головой, вылетел ярко-каурый, почти крас-ный жеребец. Шкура коня лоснилась, гладкая грива шелковым водопадом струилась по шее, ноздри разду-вались. Наметанным глазом Сигурд оценил стать и бла-городство коня — маленькую голову, крупные копыта, тонкие ноги при широких боках и крутом крупе. Жере-бец прогарцевал круг по двору, остановился перед оторопевшим бондом, встряхнул гривой. У него было короткое светлое пятнышко под ухом — след старого шрама.
— Фр-р-р-р, — выдохнул жеребец, прижал уши и потянулся к бонду. Сигурд отступил.
— Не бойся. Он зол не на тебя.