Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

Еще раз по-детски всхлипнув, она тихонько вошла в спальню. Ирка посапывала в кроватке, приглушенно горела лампа. Она устало села на кровать, расправила свою подушку. Чуть погладила холодную ткань на Вовкиной половине и почувствовала под пальцами что-то круглое.

– Жемчужинка… Надо же, все-таки что-то есть, там… не может быть совпадение. По подушке прокатился, упал на пол и провалился в щель между досками странный серый шарик.

Глава 14. Все кончено

– Ангелин Иванна, Ангелин Иванна, там…

Маринка с Генкой что-то наперебой кричали и тащили Гелю за руки, причем тащили в разные стороны. Геле нравились эти ребятки – симпатичная парочка близняшек, веселых и суматошных. Их нашел парнишка- милиционер на перроне маленького, заброшенного богом полустанка голодными и оборванными, когда Генка тырил у кассирши пакет с обедом, а Маринка стояла на стрёме. Ребят передали в интернат в жутком состоянии, они были истощены до предела, кожа содрана до крови от расчесов, в головах полно вшей. Но, несмотря ни на что, в их глазенках не было ни зла, ни обиды, в них всегда горел озорной огонек. Людям не удалось, при всем старании, вылепить из детей волчат, и они веселыми щенятами бегали по интернатским закоулкам, во всем принимали участие, ни к чему не оставались равнодушными. К тому же, неожиданно у них проявился математический талант, совершенно неординарный, причем сразу у двоих. Геля уже три раза серьезно поцапалась с Алевтиной, пытаясь пробить для них математическую школу, но та упиралась насмерть.

***

– Что там, Марина? Гена, да подожди, не тяни.

Они почти бегом влетели в небольшой сарайчик на отшибе, в самом дальнем углу интернатского двора. Там было темно и тихо. Пока не привыкли глаза, Геля подслеповато всматривалась, но майское солнце, пробившись сквозь тучи, вдруг ворвалось тонкими острыми лучами через щели между старыми досками, и картина высветилась, как в страшном кино. На куче старого тряпья, с окровавленным лицом лежал Андрюша. Он смотрел в потолок, из угла рта стекала розовая слюна. Разбитые руки шарили по грязному полу и что-то искали. А то, что они искали – маленький бело-рыжий котенок, играл с солнечным лучиком немного поодаль, весело подпрыгивая и подрагивая толстым коротким хвостиком. Геля бросилась к ребенку, приподняла голову.

– Господи. Кто это? За что его?

– Ангелин Иванна, это старшие. Это Серый, знаете его, длинный такой? Они котенка хотели Алому скормить, а Андрюша вступился. Схватил, за пазуху сунул и не отдавал. А они его били, Андрюшу. Палкой.

– Палкой? Как палкой? И как это – Алому?

Алый был жуткой тварью. Как Алевтине удавалось сохранить эту зверюгу в детском учреждении, для Гели оставалось загадкой. Пес признавал только силу, воспитателей побаивался, но детей в расчет не принимал. Мог укусить, мог облаять, противно щерясь, наверное, мог даже загрызть. Его никогда не отпускали с цепи, и он нарезал круги вокруг своей будки, злобно бросаясь на проходящих ребят.

– Зато сторож замечательный, – отбрехивалась Алевтина на очередные попытки учителей выставить с территории этого пса, – Ангелина Ивановна, почему вы то против собаки, вас же она признает?

Алый, действительно замолкал и поджимал хвост при виде Гели. Может чувствовал силу…

Геля попыталась поднять Андрюшу, но больной мальчик лишь мычал и стонал, видно ему что-то повредили, то ли в ногах, то ли в спине.

– Гена, беги в амбулаторию. Быстро. И за сторожами. И пусть носилки возьмут. Бегом!

…

Андрюша пострадал не сильно, кости были не повреждены, в основном ушибы. Но что-то повернулось в его, и так не здоровой душе. Он часами сидел на крыльце, раскачивался и выл. Тихо и тоненько – «Иииии, Иииии». Геляве свободное время просиживала рядом с ребенком, уговаривала, почти даже заговаривала, но ничего не помогало. И только, когда Белорыжка (такое имя дали хвостатому спасенному найденышу), сидел у него на коленках, мальчик ненадолго замолкал, неловко гладя забинтованной рукой котенка по спинке.

***

Вовка не возвращался, прошла уже неделя с их страшной ссоры, а он ни разу не зашел. Геля знала, что он живет у ребят в общаге, но не шла с повинной, уперлась как телка перед бродом и ни в какую. Мать каждый вечер донимала её, вызывала к совести и долгу. Но Геля молчала.

– Мааа, где папа?

Ирка уже хорошо выговаривала слова и, казалось, все понимала. И Геля видела, как она тоскует. Доставая очередной раз из-под подушки девочки Володину тетрадку, она подолгу сидела и тупо расправляла скомканные листы. Слез не было, просто горели глаза, как будто в них налили кипятку.

– Тебе, идиотке, надо встать на колени и ползти к нему, в рубище! – Анна смотрела зло, даже ненавидяще, – Такого мужика профукала. Он к ее ребенку, как к родному. Твою же засранную …опу мыл, когда ты тут валялась. Трусы обоссанные стирал. А ты? Ты мизинца его не стоишь. Иди – прощенья проси! Дура.

Геля не отвечала. Она понимала, что мать права, но сделать с собой ничего не могла. И только тоска, тяжелая, безысходная, темная душила липкой паутиной.

***

– Сергей, подойди на секундочку.