Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

Геля с Володей сидели во дворе, под старой, полу засохшей вишней, на крошечной лавке, еле поместившись вдвоем, поэтому тесно прижавшись друг к другу. Сквозь уже негустую листву умирающего дерева, звезды действительно казались нереальными, сказочными, даже страшными немного. Было тихо-тихо, только гул комаров нарушал звенящую пустоту деревенской тишины, да изредка вскудахтывала заполошная курица, или шорохалась в сарае, хлопая хвостом, корова. Пахло высыхающей полынью, которую Геля натаскала в палатку от мошкары и растыкала везде, куда только можно.

– Ишь, ведьмака, чертей гоняешь.

Ухмылялся в усы дед Иван, заглянув под старую парусину.

– Иль жанихов? А, чертушко?

– Ты смог бы здесь, жить Володь? Прямо вот тут, в деревне, в доме, всегда? Что-то я прям не знаю, дед с бабкой уж смотри, слабеют как. Стареют…так быстро время бежит…

– Смог. А почему нет? У меня мои тоже такие, посильнее чуть, правда. Ты к моим-то поедешь? Надо бы.

– Я школу нашла…Работать пойду с осени. Далековато, правда. Но ничего, не привыкать. Хорошая школа, передовая. Меня учителем математики берут, сразу.

Геля помолчала.

–А к твоим… съездим…позже…Спать пошли…

…

– Кончай ночевать! Сони городские. Встаааать!

Какая-то скотина лупила по парусине палатки чем-то хлестким. Геля выкатилась, схватила шлепку и запустила по чем ни попадя, не глядя. Скотина отскочила, и в лучах встающего солнышка, она узнала стройную поджарую фигуру. Кто еще, как не он!

– Борька, гад. Совсем что ль, оборзел. Рано же!

– Алюсь, какой рано. Вас все ждут. Ща первую ходку делать будем, без дитев. А там, глядишь, жарко. Вставайте, хва дрыхнуть. По коням!

Шатаясь и ойкая от холодной росы, Геля выгрузила из сарая корзину с «провиянтом», как шутил дед Иван и авоську с «горючим». Борька, плотоядно посмеиваясь, нюхнул здоровый шмат сала, покосился хитрым глазом на авоську.

– Не маловато? А? А то в сельпо побегешь, как милая. Ты вона, кобыла какая. То-то, мужичков уважить надо, водочки поболе купить, а ты жадюга.

Борька изо всех сил долбанул Гелю по попе и, весело гикнув, проскакал мимо нее к воротам, увидев, как сестра крутанулась на пятке и схватила грабли наперевес, как ружье.

– Вот балбес, – Володя, усмехаясь, упаковывал рачьи корзины в большой мешок, – красавец, блин. Ни одной задницы не пропускает, даже сестринской. Следующий раз догоню.

…

Антилопа, кряхтя от перезгруза и чихая от пыли, ползла по степной дороге в сторону большого леса, окружающего Коробок. Солнце уже взошло повыше, еще немного и начнется пекло, настоящее, июльское.

– А ну стой.

Длинный, как оглобля соседский Женька, балбес-переросток, не хуже Борьки, одним махом длинных, похожих на циркуль ног маханул через борт машины. Как фокусник вытащил охотничье ружье, прицелился, бабахнул. Потом еще. Сразу пара ворон спикировали вниз и ляпнулись пробитым телом о траву. Женька бросил их в заранее подготовленный мешок, бабахнул снова.

– Дурак…

Томно пищала сзади Лина, Борькина жена. Она все время оглаживала несуществующий животик, выпячивала его под тонким сарафаном, и старалась стать боком, чтобы все видели, – и так в голове звон. И тошнит, что-то так, Борь.

Борька пряданул ухом в сторону жены, помахал над ее красивой белокурой головкой газетой, отвернулся к Геле и скорчил рожу.

– Да ладно. Во – приманка есть. Подтушить бы ее на солныщке, чтоб пованивала. А.. и так сойдет.

Линусь, пирожка хошь? – подмигнул Женьке, – вонюченького?

…

Коробок открылся взгляду сразу, резко, во всей своей темной величественной красоте. Большое ровно очерченное озеро, прохладное и чистое, лежало блюдцем среди неожиданно густого для таких мест, леса. Берега его были довольно обрывистыми, но не везде. Там, где лес чуть отступал, пологие пляжи со светло-желтым песком, образовывали яркие нарядные пятна. Сильно пахло водными лилиями и лесной земляникой, от которой небольшие полянки казались красными. Ребята, выбрав один из пляжиков, расстелили покрывало, начали раскладывать еду. Женька прыгнул в Антилопу и уехал за остальными. Вовка с Борькой нагружали корзины приманкой.

– Ей, красотки. Давай водярку студи, горячая, небось. Прям в сетке, Аль, ты ее за корягу вяжи в воде. На, держи веревку.

Борька бросил Геле обрывок толстенной веревки.

– Ты еще канат бы припер, бестолочь.

Геля, ворча, стала обвязывать сетку, но толстая веревка скользила, в узел завязываться не хотела. Кое как завязав, она полезла на толстую ветку, свисающую над водой, там глубина была явно очень большой, свинцовый цвет и особое ощущение холода, предвещало омут.

– Тут точно остынет, им проглотам, побыстрей надо, изноются.

Она начала привязывать веревку к ветке, но в этот момент нога соскользнула, и вцепившись в острый сук, чтобы не свалиться, Геля ободрала кожу. От боли она взвизгнула, импульсивно дернула рукой и выпустила авоську. Белые водочные козырьки, медленно, как в страшном кино, начали опускаться в воду. Секунда – и они пропали из вида. Лина, стояла на берегу и заворожено наблюдала за потрясающей сценой.

Сзади, дико матерясь, Борька сдирал штаны и майку.

Глава 17. Пелагея