Да здравствует мир без меня! (Стихи и переводы)

Ну, не умел… Да ведь не Марье

Васильевне, е… мать,

На этой мысли замыкать

На полушарье полушарье!

У ней особенная стать

И статус в нашем бестиарье.

Юрий Буйда

Напишу – не простишь.

Промолчу – не простишь.

В кенигсбергскую тишь

Адресую пастиш.

Прибалтийский ты Буй!

Кафкианское Да!

Ты уж. сам зарифмуй,

Кто кого и куда.

Владимир Вишневский

За одностишия платят, однако, аккордно…

Владимир Бондаренко

У них на «Свободе» —

Сплошные отбросы.

Но лучше ль, Володя,

Твои мужепёсы?

У них реформатор

Из Белого дома.

У вас губернатор

В хоромах обкома.

Там полное брюхо

Еды цэрэушной,

Тут пиршество духа

Беды показушной.

И все, колобродя,

Колотят посуду.

А бездарь, Володя,

Она ведь повсюду.

Она ведь грозится

Друг с дружкой сразиться,

Но штык не годится,

Перо не годится.

Кривые «байярды»,

Пустые наганы —

И эти не барды,

И те не бояны.

Андрей Битов

Что ты Гекубе? Что тебе Гекуба?

Зачем ты в председателях Пен-клуба?

Зачем чужой читаешь черновик,

А свой – сдаешь в журналы, не читая?

Зачем, из тени в тень перелетая,

Предпочитаешь бизнес-класс? Привык?

Скорей, проник. Проникся, запятая,

Вошел во вкус. Так пристегни язык!

На взлет? Не на посадку же, старик.

Да не забудь в дорогу пару книг —

На ярмарку во Франкфурт и обратно,

А с ярмарки давно и безвозвратно.

Юз Алешковский

Фамилия подскажет нам: алкаш,

А самиздат напомнит: матерщинник.

Но юзом Юз пошел. Зато племяш,

Хоть и хорек, а бздит, как именинник.

Сгубили дядю б…? Или годы?

А может, вообще игра природы?

Хорек в нору – и всё там по нутру.

А тут – Рука не держит Кенгуру.

Чингиз Айтматов

Отскакал ты свое, аксакал,

Хоть московских коллег обскакал —

Они тоже бы рады послами,

А слывут, если мягко, ослами.

Не сажают их и не ссылают,

Регулярно зато посылают.

Соредакторам журнала «Звезда»

Оставлены по блату вам

Две сахарные кости,

Но Бродского с Довлатовым

Мусолить в миске бросьте!

Ю. Б. Корнеев

Вновь земля дрожит,

Как во время оно.

Браунинг лежит

Справа от Мильтона.

***

Корнеев слепнет. Эко горе!

Уже не видит книжных строк.

Но это, право, не предлог,

Чтобы писать как на заборе.

Переводчику Корнееву

Когда Корнеева Ю. Б.

Хрущев убрал из КГБ,

Ю. Б. воскликнул: «Слава Берия!

Еще острей отточим перия!»

М. А. Донской

Шел по улице Донской,

Сверху жахнули доской.

Э. Л. Линецкая

Надменна и втайне жеманна,

С оглядкой на гамбургский счет,

Я словно Ахматова Анна,

Я мой – из нее – перевод.

***

Я знаю место для Линецкой.

А знаешь, где оно? В мертвецкой!

В. Г. Адмони

Кто сидит у нас на троне?

Несменяемый Адмони.

Что ж Адмони переводит?

Дух, когда домой приходит.

Литературная ситуация семидесятых

(Хренкову, Холопову, Чепурову)

«Нева» – на ха… «Звезда» – на ха…

В Секретарьяте – Чепу… ха.

Литературная ситуация девяностых

(Валерию Попову)

«Жизнь удалась», – воскликнул ты когда-то.

Политическая ситуация восьмидесятых

Умер Суслов Михаил.

Жаль, что очень долго жил.

Политическая ситуация девяностых

Все, за чем стоим у касс,

Подпадает под Указ

О защите Президента

От текущего момента!

Письма Цветаевой к Фильке

Публикация, предисловие и комментарии кфн гвнк

Котинъки Азадовского (36 годков от роду)

Копирайт: газета «Ленинградский рабочий» (газетный вариант)

журнал «Огонек» (журнальный вариант) издательство

«КГБ-ПРЕСС УНД ФРГ-КУЛЬТУРБУНДФЕРБАНД ФЕРЛАГ»: глава из книги КОТИНКА АЗАДОВСКИ.

«РУССИШЕ ЭПОХАЛИТЕТ УНД ДЕРЕН ВЛИЯНЬЕ АУФ ГЕРМАНИШЕ МЕНТАЛИТЕТ»

Предисловие

Цветаеву знали все. Ее знали Брюсов, Белый, Бальмонт, Блок, Бунин[1], Балтрушайтис, Бабель[2], Бахрах, Пильняк, Пастернак, Мандельштам Ю., Мандельштам О., Волошин, Клюев[3], Есенин[4], Эфрон, Городецкий, Тарковский, Рождественский В., Рождественский Р.[5], Рождественский И., Ивановский И.[6] и многие, многие другие.

О Фильке известно куда менее. «Далеки, страшно далеки были они от народа»[7]. Жил он в деревне, пас коз, свиней, овец, коров и домашнюю птицу, катался на лошади пегой масти, – незабвенной Пегой из переписки, возможного прототипа контр-героини «Поэмы коня», – и так бы и пребывал в незаслуженном неведении, если б не воистину всеобъемлющая пытливость гениальной поэтессы, лишний раз свидетельствующая о широте и неожиданности русской души[8].

Переписка продолжалась с апреля 1917 по июль 1917, и сравнительно небольшой ее объем можно объяснить лишь слабой, позволительно даже отметить, позорно слабой работой почты в условиях небывалого по своему размаху гнета и террора Временного правительства[9]. Но интенсивность чувств была чрезвычайно накалена.

Корреспонденты проявили недюжинную эрудицию. Достаточно сказать, что письма пестрят цитатами на семи (7!) языках, включая церковнославянский, санскрит и непотребный. Здесь уместно отметить, что перевод осуществлен нами[10] не без потерь, органически присущих этому чрезвычайно трудному и совершенно незнакомому нам[11] искусству.

Нами выяснено, что Филька дружил с Иваном, Петром и Пантелеймоном – такими же простыми и талантливыми русскими людьми, как он сам. Остается надеяться, что их переписка с М. И. будет нами найдена и обнародована своевременно. Так устраняются лакуны из литературознавства!