Да здравствуют медведи!

Странная у него манера. Кинет вопрос, как крючок в воду. И спрячется. Ждет. Белощек любит заводить споры и о высокой политике. Но после разговора с ним остается ощущение, будто долго махал кулаками по воздуху, а кто-то за тобой подсматривал в щелочку…

Алик, пожав плечами, отходит.

А неудачи продолжают нас преследовать. Утром из воды снова выныривает огромный, набитый рыбой куток… Но что это? Оставляя за собой кровавый след, он худеет от волны к волне.

С тяжелым сердцем мы глядим на белых глупышей, как обычно слетевшихся на выборку и с недоуменными криками носящихся теперь за кормой, не решаясь притронуться к большущим красным рыбам, которые, вытаращив глаза и беспомощно стуча хвостами по синей воде, длинной полосой тянутся за судном.

Кто-то говорит:

— Выйти бы сейчас на шлюпке!..

Но остальные молчат. Слишком велика волна.

Когда трал вползает на палубу, добытчики бросаются к кутку. Он расстегнут, — оборвало стропик на гайтане. И надо же, чтоб это опять случилось на вахте Ивана.

Через час, когда трал снова выметан на дно, Ивана вместе с Доброхваловым, тралмастером Красновым и инженером-наставником по добыче вызывают в кают-компанию.

— Что же это выходит, Краснов? — говорит капитан. — Жжем горючее, гоняем людей, гоняемся за рыбой, а найдем, — то лебедку загробим, то черпаем воду решетом!

— Моя вина, Петр Геннадиевич, — отвечает за тралмастера Иван. — Недоглядел.

— А это чья вина? — первый помощник тычет полированным ногтем в график, показывающий, сколько времени каждая вахта тратит на выборку и выметку трала.

Иван молчит. Да и что он может сказать, если по графику его вахта все еще позади доброхваловской.

— Распустили вы людей, вот что. Слышал я, как вы командуете: «Леша, подай! Жора, трави!..»

— Именно! — подхватывает старпом. — Развели тут на судне панибратство. Один вместо моториста лезет с кувалдой на лебедку (это, кажется, уже о стармехе), другой не может крикнуть на матроса, отношения боится испортить…

— Ты, Жито, по-нашему, по-рабочему, — отеческим тоном советует инспектор по кадрам, — покрой их разок-другой матерком, увидишь, забегают…

— Невелика наука, — морщится капитан. — А вот работу организовать… Словом, смотрите там с тралмастером, как бы не пришлось мне снять с вас по десять процентов премии…

На палубе добытчики встречают Ивана напряженным молчанием. Он поворачивается к ним спиной, долго мочится у фальшборта, провожая глазами стаю летящих углом черных нырков.

— Вот еще кому есть воля!..

Опершись большими красными руками о планшир, Иван глядит на кружащих около судна глупышей, на бегущие друг за другом белогривые волны. Потом оборачивается и кричит:

— А ну, ребята, по местам! Вы-бор-ка-а!

Скорей! Скорей! Скорей! Адамов бежит с вытяжным концом навстречу ползущему тралу, перепрыгивая на бегу через катающиеся от бортика к бортику грунттропы. Из рулевой рубки похоже, что он скачет через веревочку. Но эта веревочка весит десятки килограммов, каждая ошибка может стоить перелома ног.

Бичурин замер у слипа, закинув гак за плечо, точно меч. Как только куток появляется на палубе, он цепляет его гаком. Проз и Серов несутся от траловой лебедки к грузовым. Доброхвалов с ломиком наперевес становится у гайтана. А Белощек уже выстукивает кухтыли.

Скорей! Скорей! Скорей! «Гладиаторы» Доброхвалова сокращают время выборки-выметки с сорока пяти до сорока минут. «Гномы» Ивана — до сорока двух.

Доброхвалов укладывается в тридцать семь минут. Иван — в тридцать девять. Кажется, быстрее работать уже нельзя. На палубе взят такой темп, что двенадцатичасовая рулевая вахта кажется теперь отдыхом.

Положив судно на обратный курс, мы с Дзиганом поглядываем на часы. Лебедчики переводят куток к правому бункеру. Доброхвалов с игличкой подбегает к тралу, — верно, увидел дыру, хочет залатать, пока сливают рыбу. Но тут с шестиметровой высоты, от самого нока грузовой стрелы, срывается пустая часть кутка — в спешке ее неверно застропили — и накрывает Игоря.

Оглушенный, придавленный, он секунду, другую, третью неподвижно лежит ничком под сетью. Затем быстро-быстро начинает перебирать ногами, как жук на булавке.

Едва его вытаскивают из-под сети, как он, вскочив на ноги, начинает орать на стоящего за лебедкой Серова. Но стропил-то в этот раз он сам.

Бичурин и Белощек под руки уводят Игоря с палубы. Он что-то кричит, отбивается, грозит кулаком Серову. Нос у него рассечен канатом подборы, все лицо в крови. Хорошо еще, что голова его пришлась как раз между кухтылями…

Не успели выметать трал, как Игорь снова выходит на палубу. На лбу — вымазанная зеленкой огромная шишка, на носу — нашлепка… Доктор освободил его от работы. Но как же, держи карман — будет он валяться на койке, когда пошел окунь.

Еще раз погрозив кулаком Серову, Игорь лезет на переходной мостик дирижировать спуском досок.

Окунь действительно пошел. Мы берем за траление в среднем по три-четыре тонны.

Когда рыбы было немного, обработчики управлялись с тремя тоннами часа за три. Простая арифметика говорила, что за сутки они спокойно обрабатывают более двадцати тонн.