Да здравствуют медведи!

Олег с объективностью, предполагающей в собеседнике желание выяснить истину, принимается объяснять, что новая аппаратура предупреждает об опасности, которой не замечает старая, а не автоматически сигнализирует о предстоящем зацепе. Эхолот вообще не обозначает всех особенностей каждого выступа, ибо дает проекцию грунта одной линией и в одной плоскости, а эти особенности и оказываются иногда решающими.

Но Корев уже обрел привычную уверенность в себе. Медленно свернув бумагу, он возвращает ее акустику:

— На каждый чих не наздравствуешься…

Читая роман или глядя на сцену, где очередному слесарю (фрезеровщику, карусельщику)! — новатору противостоит очередной директор (мастер, начальник) — консерватор, «недопонимающий» преимущества новой техники, я каждый раз ловил себя на мысли: «Да полноте, есть ли у нас такие руководители, которые бы этого не понимали? Скорей всего здесь дело не в их личных качествах, а в такой организации, при которой тот, кто первым внедряет новую технику, первым остается в накладе». Еще больше укрепило меня в этих мыслях знакомство с «паевой» системой оплаты труда на рыбацких судах…

И вот, пожалуйте — Корев. Спросите его — он руками и ногами за новую технику. Искренне восхищается космическими ракетами, любит поговорить об атомных подлодках, пароходах на подводных крыльях. Имей он уважение и к «ладару», была бы и ему только выгода. Но преимущества «ладара» еще не доказаны, это истина еще только рождающаяся. Для Корева же истина только потому истина, что она несомненна и неизменна.

Однако само время наше, стремительный и скачкообразный прогресс науки, невиданные скорости и масштабы общественного развития прямо-таки взывают к диалектике. В самом деле, когда еще жизнь одного поколения вмещала в себя столько событий и перемен, когда прежде истины, казавшиеся незыблемыми, «вечными», с такой быстротой и в таком количестве превращались в предрассудки?!

Лет сто назад диалектика как метод мышления была достоянием философов, в быту же можно было запастись с юности набором взглядов и убеждений и неплохо прожить с ними до седых волос. Не то теперь. Не видя всеобщей взаимосвязи, явлений, не умея в каждом из них разглядеть оборотную сторону, не пересматривая постоянно своих прежних представлений, и рядовой человек, практик не может уже разумно рассчитать свою жизнь.

Без диалектики стало нынче невозможно ориентироваться, а тем более предвидеть. Какое там, успевай только реагировать. И вот тогда-то в ход идут «консервы» — давно приготовленные, залежалые убеждения и привычки.

«Все подвергай сомнению» — вторую половину диалектической формулы, которой Маркс определил силу духа, — это ведь и бесстрашие мысли, — Корев вычеркнул, приняв за слабость. Практика все чаще задавала Кореву задачи, которые были для него неожиданны и ставили в тупик. Не желая в этом сознаваться, Корев изменил и своему принципу беспощадности в отношении к собственной персоне, изменил самому себе.

Если б до Корева дошло, что его бывший стармех Слава Караваев и акустик Олег Краминов воюют не с ним, а за него. Пока еще есть время…

Схватившись за голову и дурашливо вытаращив глаза, Иван бежит от слипа к лебедке.

— Мать честная, самолет поймали!

В трале поблескивает темное серое сигарообразное тело. И впрямь фюзеляж самолета — вон и хвостовое оперение… А может, торпеда?

— Осторожней, братцы, не то — хана рулю!

Сигара изгибается. Рывок. Слышно, как трещат капроновые сети. Да она живая!..

Пока добычу медленно волокут по слипу, матросы пытаются отгадать, что это за штука.

— Касатка!

— Бутылконос!

— Кашалот!

— Какой тебе кашалот! Не видишь — пять жаберных щелей?.. Это рыба!

— Хороша рыба! Метров восемь будет.

Рыба действительно едва умещается на рабочей площадке. Все отступили за промысловые бортики, опасливо поглядывают на хвост — махнет и поминай как звали.

Лебедчики поднимают добычу к самому ноку грузовой стрелы, и животное выскальзывает на палубу. Трал при этом разлезается, как гнилое решето, — шкура у чудища жесткая, острая, как наждак.

— Ну, технолог, что это за диковинка?

— Полярная акула, Петр Геннадиевич, я смотрел в справочнике.

Акула лежит на боку, разинув белесую пасть с острыми рядами мелких зубов. Леша Поливанов, размахнувшись, бросает в нее крупного окуня. Рыба исчезает. Да что рыба — в этакой пасти немудрено поместиться и человеку.

Осмелев, матросы подходят ближе. Кто-то вынимает нож, но акулью шкуру не так-то легко проткнуть.

— Что будем делать, Петр Геннадиевич! — Иван зол, опять порвало сеть.

— Может, разделаем и в утиль? — неуверенно предлагает технолог.

Механик-наладчик машет на него руками:

— За утиль гроши платят, а установки и без того забиты.

— И палубу замараем, не отдраишь, — вставляет боцман.

— А все ж таки интересно было бы ее разделать!

Услышав докторский голос, старпом оборачивается:

— Тут не анатомический театр.

— Да и опасно! — Капитан пытается смягчить грубость своего помощника. — Думаете, она сдохла? Как бы не так — только парализована, мозги у нее на суше не работают от собственной тяжести. Поглядите-ка на глаз!