Да здравствуют медведи!

Я забираюсь в расчехленную шлюпку, сажусь на банку рядом с Олегом. Мы долго глядим на зеленоватую воду и гадаем: как-то нас встретят дома. До берега — четверо суток.

Ночью мы наискось, с юго-запада на северо-восток, пересекаем Северное море. Волна короткая, резкая, и, хотя баллов меньше, чем было в океане, кой-кого начинает укачивать.

Под нос лезут рыбацкие суденышки. Промелькнет десяток-другой фонарей, прыгающих у самой воды, черная тень паруса. И снова чисто…

А через полчаса опять, как стая светляков, пляшут вокруг фонари.

Около полуночи навстречу проходит база норвежской китобойной флотилии. Огромный, как шлюз, слип закрыт воротами. Плавучий завод догоняет своих охотников.

Справа, пересекая наш курс, обгоняет пассажирский дизель-электроход. Палубы залиты светом, по ветру доносится джазовая музыка. Идет откуда-нибудь из Гамбурга в Глазго.

Спустившись в кубрик, я слышу голос Шагина, объявляющего по спикеру на все судно:

— Пассажиру Михайлову, обтравившему палубу, подняться на ботдек и убрать за собой!

…— Команде вставать! Сегодня четырнадцатое ноября. Ветер зюйдовый десять баллов. Вошли в Скагеррак…

Волна стала меньше — берега не дают ей разгуляться. Но ветер порядком замедляет ход. Только под вечер мы проходим маяк Скаген-реф.

Это самая северная точка Дании. Здесь, на мысу, возле маяка светосилой в миллион свечей, встречаются два моря — Северное и Балтийское.

За маяком лежит крохотный городишко Скаген. Еще на берегу я узнал, что символом Скагена служит камбала, изображенная в виде палитры художника. Городишко, едва насчитывающий девять тысяч жителей, славится на всю Скандинавию двумя музеями — живописи и рыболовства…

Затерянный в песках рыбачий Скаген прославили художники. И с одинаковым уважением здесь берегут дома, где жили знаменитые датские живописцы, и старые рыбацкие хижины, сложенные из просмоленных, принесенных морем бревен и отслужившие свое рыбацкие и спасательные боты, на которых скагенцы выходили в шторм спасать людей с гибнущих в виду берега судов — плавание когда-то здесь было далеко не безопасным.

В простых деревянных сараях рыбацкого музея висят по стенам портреты потомственных рыбаков, прославивших Скаген своими подвигами, стихи, посвященные им выдающимися датскими поэтами, медали, полученные за спасение на водах и в войнах с германскими захватчиками, вырезки из газет…

Напрягая зрение, я силюсь разглядеть городок. Но видимость плохая, сумеречно. Да и с моря вряд ли увидишь что-либо, кроме черепичных крыш…

Но разве у латвийских рыбаков не могло быть такого же, а может быть, и лучшего музея? Талантливых художников-маринистов в Латвии немало, а подвигов у рыбаков и того больше… Размечтавшись, я представляю себе, как выглядели бы в таком музее макеты рыбацких ботов, первого СРТ, нашего «Сергея Есенина», оборудование ходовых рубок и примитивные палубные механизмы, с которыми выходили на лов сельди в океан еще в сороковых годах… Портреты капитанов, тралмастеров, матросов, механиков, не казенные, словно фотокарточки для паспорта, а живые, человеческие — в море за работой, в кругу семьи… Стенды с фотографиями и картами различных районов промысла, вырезки из газет… С какой выдумкой могли бы оформить музей скульпторы, декораторы, живописцы. И главное — как полезен был бы он для воспитания традиций. А так, скажем прямо, что знает молодой матрос, поступивший на судно, о том, какие люди плавали здесь до него, о их судьбах и делах, о том, в каких условиях им приходилось работать?.. И еще, думается мне, в музее обязательно должен быть морской аквариум, хотя бы такой, как в Севастополе, где были бы представлены породы рыб и морских животных Атлантики и Балтики, промысловые и не промысловые. А рядом на стендах рассказывалось бы об их биологических особенностях, запасах и вылове…

Зунд проходим ночью.

Сплошными цепочками тянутся электрические огни по низким, как набережные Невы, берегам. Загадочное тоскливое чувство рождают огни чужих городов, когда смотришь на них с моря и знаешь, что, может быть, никогда не доведется тебе в них побывать…

Мы идем шведским фарватером, от буя до буя. Рекой бежит навстречу темная вода.

До берега двое суток.

Но утром капитан стопорит машину. Опять аврал — ночью Смирновский снова умудрился перекачать, мазут и заляпать борт, на этот раз левый.

Машинная команда во главе с виновником несчастья снова висит за бортом над серой балтийской водой.

За кормой в туманной дымке видны фабричные трубы шведского города Мальме. Мимо буя проходят по фарватеру лесовозы, танкеры, буксиры. Но на них уже не обращают внимания — надоело, скорей бы домой.

Мы с Олегом смотрим в сторону города.

— Сходить бы хоть на берег, — говорит он, — все равно будет драиться до обеда…

— А что мы там потеряли? — спрашивает подошедший инженер-наставник Лагин.

— Интересно посмотреть чужой город…

— Дома́ как дома́, асфальт как асфальт, какой там интерес, коли денег нет? А с деньгами мне в Риге интересней.

Олег отворачивается и молча глядит на воду.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .