Читаем Дай мне руку полностью

— Настолько неприличный? Имейте в виду, нам придётся написать развёрнутый отчёт по каждой вашей вещи, выставляемой на аукцион — состав, материалы упаковки, предназначение, любая мелочь. Так что вы всё равно расскажете.

— Офигенно, — мрачно поджала губы Вероника, представляя, как будет объяснять ему, что такое прокладки, тампоны и презервативы; рассказывать, зачем носит с собой мужские трусы, футболку с бэтменом и кружевные чулки; а на десерт устроит рекламу омолаживающего крема, антицеллюлитной маски, полосок от чёрных точек и воска для эпиляции зоны бикини.

«Прелестно. Познакомимся поближе. Это именно то, чего так нехватает нашим отношениям, да.»

— Как рука? — мрачно спросила Вера.

— Без изменений. — Он полуобернулся и сказал с долей веселья: — Почему вас так смутила перспектива описи имущества?

Она выразительно подняла бровь и бросила на него взгляд «совсем дурак или прикидываетесь?», он тихо рассмеялся и отвернулся, Вера собралась с силами и взяла из пачки ампулу, стала нервно щёлкать по ней ногтем. Шприцы она не купила, о чём сейчас сильно жалела, хотя и сомневалась, что сможет сама сделать укол — обычно ей всё делал косметолог, она даже не смотрела. С трудом сломав ампулу, Вера с сомнением посмотрел на край и накрыла отверстие сложенным бинтом, стала сквозь него лить лекарство прямо в рану, маленькими каплями, начиная с самых глубоких ран. Осторожно проверяла эффект кончиками пальцев, капала ещё. Результат оказался совсем не таким сильным, как она ожидала, но вариантов не было. Наконец она взяла нож, ещё раз протёрла водкой, беззвучно поминая всех богов и демонов, и вскрыла самый опухший нарыв. Оттуда хлынул поток грязной крови, опять стало больно, она очищала раны одну за другой, лила обезболивающее ручьём, открыла вторую ампулу.

Постепенно стало действовать, ей стало легче, она смогла справиться с дрожью и взялась дезинфицировать раны по второму кругу. Открыла аптечку, взяла антисептик и ватные тампоны, стала очищать раны и складывать использованную вату в тарелку с камнями и водорослями, министр посмотрел на тампон в смеси крови и гноя, поморщился и сочувственно сказал:

— Простите, что заставил вас ковыряться в этой гадости, я думал, что мы успеем, и до этого не дойдёт.

— «Гадости», — перекривила его Вера, — эта «гадость» — тела отважных лейкоцитов, павших в битве за ваше здоровье. У них не было шансов выжить, и не было никакого оружия, кроме собственных тел, но они сразились и погибли как герои, проявите уважение.

— Тела отважных кого? — прищурился министр.

— У вас не изучают в школе состав крови? — она положила на тарелку очередной тампон, бросив короткий взгляд на лицо министра, он качнул головой:

— Я изучал медицину, но состав крови подробно не рассматривал.

— О, там целый мир! — значительно, как сказочник, завела Вера. — Там работяги-эритроциты, которые всю жизнь таскают кислород из лёгких по всему телу, они вообще железные, как шахтёры, пашут круглосуточно. Это же из-за них кровь красная, из-за железа.

— Кровь красная из-за железа? — переспросил министр.

— Я вижу, ваша медицина на достойном уровне, — вздохнула Вера, старательно задавливая саркастичные нотки в голосе. — Да, железо в эритроцитах окисляется и переносит кислород. Лейкоциты — полиция, охраняют покой работяг и вообще всего тела, если где-то непорядок, они мигом туда и разбираются, гибнут, зато выгоняют из тела интервентов. Ещё есть тромбоциты — эмчеэсники, которые бросаются туда, где произошёл какой-то песец, и всё ремонтируют, тоже, между прочим, жертвуя собой. А самое клёвое то, что в крови содержится информация о всём теле, в перспективе, по капле крови можно будет когда-нибудь воссоздать всего человека.

— В вашем мире это умеют? — поражённо спросил министр, Вера качнула головой:

— Пока нет, на людях запрещено проводить опыты. Но животных уже клонировали, хотя получилось немного не то, чего они ожидали. — Она опять встала, выбрасывая грязный тампон и беря чистый, министр посмотрел на неё через плечо:

— На людях вообще не проводят опыты?

— Теоретически опасные — вообще не проводят, нельзя.

— Да ну, не верю. Даже на заключённых и военнопленных?

— Да, даже на них, это запрещено Женевской конвенцией, — недовольно ответила Вера.

— Ваша Женевская конвенция препятствует прогрессу.

— Наоборот, она толкает к прогрессу. И если вы этого не понимаете, значит, ваш мир до этого ещё не дорос.

Он фыркнул, но промолчал. Вера выбросила очередной тампон, тронула следующую проблемную рану, замерев от боли, опять потянулась за лидокаином, министр поймал её руку на полпути:

— Хватит, это ерунда, обойдёмся.

— Там ещё много, — она попыталась освободить руку, он не дал:

— Вы понимаете, что с каждой каплей теряете деньги?

— А вы понимаете, что мне плевать на эти деньги?

— Это вам сейчас плевать, а когда они начнут кончаться, вы об этом пожалеете.

— Пожалею я или нет, станет известно потом, а больно мне сейчас.

Она всё-таки освободила руку и дотянулась до коробки, стала обрабатывать рану, министр медленно глубоко вдохнул и как будто в пространство вопросил:

Перейти на страницу:

Все книги серии Король решает всё

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература