Читаем Дай мне руку полностью

— Как можно настолько не уметь терпеть боль?

— Для этого надо всего лишь всю жизнь прожить в безопасном, благополучном мире, а потом попасть в грёбаное средневековье, с лошадьми, мечами и отсутствием нормальной медицины, — зло выдохнула Вера.

Министр хмуро промолчал, она дрожащими от нервов руками поставила полупустую ампулу на стол и стала протирать руки, опять занялась ранами, постепенно начиная жалеть о своей несдержанности, он молчал, но она ощущала его злость, досаду и вину, от этого становилось стыдно и неуютно.

Ему ещё несколько раз приносили документы, один раз Вера узнала голос Эрика, но даже не подняла глаз, раны затягивались всё быстрее, одна умудрилась срастись криво и Вероника ломала голову, что с ней теперь делать. Наконец самые страшные раны стали чистыми, она занялась мелочью, дезинфицируя всё подряд снизу вверх, дошла до шеи, отвела волосы в сторону, чуть улыбнулась, заметив, как по его шее посыпались мурашки. Аккуратно промокнув царапину на затылке, не удержалась и ещё раз перебрала пальцами его волосы, они оказались такими гладкими, что скользили между пальцами, как будто стремясь сбежать. Каждая волосинка толстая и упругая, но все вместе такие мягкие…

Из портала кто-то вышел и Вера непроизвольно дёрнулась, убирая руку, отложила антисептик, взяла полотенце, отжала над кастрюлей и стала мягко вытирать с его спины остатки грязи и крови, больше чистить было нечего. Краснота сошла, кровь остановилась, но ей не хотелось прекращать. Больно уже не было, она водила влажным полотенцем по его плечам, делая вид, что там очень грязно.

Визитёр получил распоряжения и ушёл, Вера с неохотой отложила полотенце:

— Всё, воспалений больше нет, теперь только шить. Особенно на вот это место скажете Доку обратить внимание, тут криво.

— Шейте, — полушутливо кивнул министр, Вера в ужасе округлила глаза:

— Вы издеваетесь? Я никогда этого не делала.

«Дзынь.»

— Один раз делала, — закатила глаза Вера, — но во-первых, я шила на себе, во-вторых, у меня не было выбора.

— Почему не было выбора?

— Потому что это было в том походе, о котором я вам рассказывала, между «шить самой» и «доверить свою рану на видном месте девчонке, у которой моя Милка вчера увела парня» я выбрала первое.

— Это на левой ноге, что ли, над коленом? — с улыбкой поинтересовался министр, она раздражённо кивнула:

— Да, моё художество, нравится?

— Вполне, аккуратно и ровно. Шейте, там всё равно уже такая красота, что хуже не будет.

Вера обречённо зарычала, запрокидывая голову и шепча в потолок:

— Боженька, за что ж ты меня так не любишь… — Повысила голос и спросила: — Чем шить? Там в аптечке есть что-нибудь?

— Нет. Возьмите шёлковые нитки и иглу подлиннее, бросьте в чашку с водкой, пусть полежит немного. Только не белые, намокнут — не будет видно, возьмите тёмные.

Она подошла к диванчику и выдвинула свой сундук с шитьём, выбрала иглу и пачку ниток, сходила на кухню за чашкой, сделала как он сказал и остановилась, устало опираясь о стол. Поймала ироничный взгляд министра Шена, скорчила рожицу и ушла на диван, села, попыталась расслабиться и дать отдохнуть спине и плечам.

Из портала опять вышел солдат в сером, положил на стол папку, министр спросил:

— Как Двейн?

— Плохо.

Он кивнул и открыл папку, Вера закрыла глаза и стала молиться своим неясным волшебным богам, приносящим удачу и увеличивающим резерв магов, внутри стоял звон, как от сотен колоколен, под плотно сомкнутыми веками сияли солнца…

— Уснули? — с мягкой иронией позвал министр, она открыла глаза и ехидно показала язык, поднимаясь и разминая плечи. Подошла, протёрла руки, опять стала на колени за его спиной, хмуро изучая самую проблемную рану. — Режьте, не бойтесь. И потом сразу шейте.

Она несколько раз глубоко вдохнула и встала, потянулась за обезболивающим спреем, министр отодвинул банку:

— Хватит.

— Вы представляете, что я вам там нашью?

— Поверьте мне, при таком характере повреждений уколы от иглы не ощущаются.

— Сейчас узнаем, — недобро поддёрнула рукава Вера и опять села, взяла нож, собралась, выдохнула и провела ножом точно по линии заживающего шрама. Боль обожгла совсем не так сильно, как она боялась, опять пошла кровь, она потянулась за антисептиком и заодно захватила чашку с нитками. Очистила разрез, вдела нитку в иголку, прицелилась и замерла, пытаясь заставить себя действовать.

— Вера, ничего сложного. Просто представьте, что это ткань, у вас получится. Только узлы на каждом стежке делайте и отступайте от края подальше, чтобы прочнее было. Вперёд.

Она ещё раз быстро вдохнула-выдохнула, выбрала место и решилась. И ахнула, когда игла, упершись остриём в кожу министра, с хрустом вошла ушком в её палец.

Вероника не могла понять, где чья боль, пыталась справиться, пыталась вытащить иглу за нитку, она выползала неохотно, в месте прокола стала набухать ярко-красная капля, Вера автоматически промокнула её тампоном с антисептиком и задумалась о том, насколько неэтично будет пойти взять из сундука напёрсток.

— Что случилось?

— Ваша кожа оказалась крепче моей, — иронично ответила Вера.

Перейти на страницу:

Все книги серии Король решает всё

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература