Daigaku-kagami (СИ)

Тот сидел, уставившись в окно, и мелко вздрагивал от каждого шороха. За стеклом лишь мерно сияли звезды на ничем не затуманенном небе, да изредка слышно было, как ругается вставший с утра пораньше на обход территории Баш Цвингли. Робкие слова и прикосновения Феличиано, казалось, Ловино вообще не заметил, и тому пришлось хорошенько пихнуть его, чтобы он пришел в норму.

— Ты чего? — вздрогнув всем телом, резко развернулся к нему Ловино.

— Ты мне не доверяешь, братик? — вздохнув, серьезно спросил Феличиано.

— С чего ты взял? — резко возмутился тот, недовольно сверкая глазами.

— Тогда расскажи, что случилось.

— Феличиано… — подняв глаза к потолку в молитвенном жесте, простонал Ловино.

— Бра-а-атик, — опуская голову ему на плечо, жалобно попросил тот.

— Ну, — Ловино вздохнул, смирившись со своей участью, и обнял брата за плечи. — Вечером после собрания в драмкружке я пошел в клуб. Ну, знаешь, тут неподалеку, где несовершеннолетних обслуживают? — дождавшись неуверенного кивка, он продолжил. — Я люблю иногда там посидеть, ты же знаешь…

— Опять с Тони поссорился, — излишне безразличным голосом сделал вывод Феличиано, в душе ликуя.

— Да-да, — раздраженно фыркнул Ловино, не заметив торжествующих интонаций. — Но этот ублюдок сам виноват, нечего было лапать меня у всех на глазах! Так вот, я пришел в этот клуб, заказал себе коктейль, посидел немного, — о том, что коктейлем был обычный виски с колой, он решил не упоминать. — Я бы и ушел через полчаса, но меня заметил один знакомый, угостил еще коктейлем, мы поболтали…

Конечно, все было немного иначе. Ловино сидел за барной стойкой уже больше часа, выпивая один стакан за другим, и не обращал внимания на время и мир вокруг. Ему было тошно смотреть на самого себя, на свои чертовы принципы и сомнения. Он не мог позволить Антонио быть с ним — но не мог с ним не быть, не мог оставить мыслей о брате — но и думать о нем, когда Тони был рядом, тоже не мог. Эта двойственность в поведении, особенно по отношению к ни в чем не повинному Феличиано, раздражала, бесила, взывала страшную ненависть к себе. Он хотел разобраться, но, так как это получалось не самым лучшим образом, он просто приходил в клуб, напивался до беспамятства, а потом как-то оказывался в своей постели: раздетый, крепко укутанный и со странной дрожью в губах. Если он встречал того подозрительного человека, тот всегда угощал его, а потом оставлял с новой порцией странных таблеток на руках. И Варгас, к стыду своему, не мог их выкинуть, не мог отказаться. Они позволяли расслабиться, дарили какое-то всеобъемлющее чувство прощения, счастья, бесконечной любви. Он понимал себя, принимал себя, любил себя, впитывал в себя мир с жадностью губки, а потом готов был слиться с ним в едином порыве. Это чувство бесконечной любви продолжалось и продолжалось, иногда вызывая дикое желание наведаться то ли домой, то ли к Тони, чем Ловино и пользовался, бессовестно врываясь в темные объятия комнат. К тому времени эффект мог спокойно смениться на обратный, знаменуя окончание действия чудесного лекарства.

Прошлый вечер не очень-то отличался от всех предыдущих. Ловино так же наслаждался своим виски, поглядывая на часы и отмечая, что сегодня его знакомый задерживается. Когда же тот пришел, неожиданно подкравшись к нему сзади, он выглядел куда более довольным, чем обычно. Он угостил Ловино дорогим виски и предложил «новый вкус» знакомых таблеток. Отказываться? Кивнув, Ловино выхватил драгоценный пакетик и тут же принял парочку новинок из него.

— Потом он предложил потанцевать, — как ни в чем не бывало продолжил рассказывать Ловино, ничуть не смущаясь такого количества скрытой правды. — Ну, а я уже был немного пьян, поэтому согласился.

Говорить, что сам, по прошествии почти часа, пустился дергаться под ритмичную клубную мелодию, он, конечно, тоже не собирался. О том, что его там, в толпе, лапали куда сильнее, чем это позволял себе обычно Каррьедо, — тоже. Незачем маленькому братцу знать всех тягот жизни, так ведь?

— Мы еще посидели потом у барной стойки, выпили немного, — все тот же виски, да только количество выпитого в «немного» совсем не вписывалось. — А потом я пошел домой.

Варгас действительно смог самостоятельно добраться до дома, чем ужасно гордился. Ему не потребовалась для этого помощь очередного жаждущего внимания типа из клуба, а это уже само по себе не могло не радовать. Мало ему было двоих невинно улыбающихся проблем на и без того нетрезвую голову. Первой мыслью было навестить Тони, извиниться за свое поведение… Но после «извиниться» эта мысль потеряла свою привлекательность, так что Ловино в гордом одиночестве прошествовал в свою комнату, невнятно матерясь на родном языке.

— Я разделся, кинул вещи на стул…

— На пол, — поправил Феличиано, скептически осматривая так и не убранные с пола сумку и пиджак.