Daigaku-kagami (СИ)

— Стой, подожди! — Байльшмидт вновь перехватил тонкие руки. — Есть одна идея… нужно позвонить, — он нашарил в кармане смартфон и, ткнув на экран, приложил его к уху. — Лизхен, привет, — дождавшись, пока гудки сменятся приятным голосом подруги, Гилберт отошел от Феликса. — Нужна твоя помощь, — Лиз что-то ответила, на что Гил растянулся в хищной ухмылке. — Да-да, спастись от сумасшедшего русского! — он рассмеялся, выслушивая ответ. — Не выделишь комнатку? Мне с мальчиком нужно позаниматься… английским, — она что-то долго говорила, судя по внимательной мине Гилберта — отчитывала, но потом лицо его просияло. — Я уже говорил, что люблю тебя? И не скажу, не бойся! Но ты просто чудо, золотой человек, лучшая девушка на свете!.. А? Да-да, скоро будем. Спасибо, детка, — Байльшмидт поскорее нажал на сброс, дабы не слушать, какой он хам и подлиза. — Видишь? Великий я решает все проблемы! — самодовольно задрав голову, он сам покивал своему неоспоримому величию и вновь снизошел к смертному, ради которого, собственно, все и затевалось. — Пошли, у нас есть комната на ближайший вечер.

Феликс искренне улыбнулся, по-своему хитро поблескивая глазами, и первым выскользнул за двери кабинета, показывая большой палец вопросительно уставившимся на него одноклассникам, которые до того что-то не очень активно обсуждали, устроившись на диване и, судя по всему, дожидаясь какого-то своего задержанного на уроке товарища. Следом за ним появился и Гилберт, постепенно остывавший и теперь судорожно соображавший, что делать дальше. Ответ-то был очевиден: послать Феликса куда подальше, но что-то внутри мешало. Какое-то упрямство, сломленная гордость… Ведь фактически тот сам себя предложил, а в сочетании с его внешностью отказ прозвучал бы весьма глупо. И уж что-что, а выглядеть глупо Байльшмидт не любил.

— Эй, Феликс, — он догнал его только на выходе, где тот остановился, чтобы переобуться.

— Да, учитель Байльшмидт? — Лукашевич поднялся на ноги и взглянул прямо Гилберту в глаза — их руки столкнулись, но никто не попытался одернуть свою.

И снова будто электрический разряд прошелся по телу Гилберта, заставляя прикусить язык, замолчать, забыть вообще о том, что он собирался сказать. Взгляд и прикосновение — почему какому-то сопляку этого оказалось достаточно для соблазнения его величества? Начала зарождаться досада, но не такая, какая бывала обычно в моменты унижения. От этой досады, от чувства, что тебя превосходит не просто кто-то там, а мальчишка, который и ударить нормально не сможет, внешностью более привлекательный, чем большинство девчонок, тот, кто по-английски и двух слов связать не может — от этого хотелось так ему вставить, чтобы он и думать забыл о своем доминировании, чтобы он понял, кто сверху, кто лидер, кто самый великий. Раз уж Гил не мог ничего противопоставить его обаянию — почему бы, рассуждал он, не ответить грубой силой?

— Ничего, — он тряхнул головой, убирая непослушные белые прядки, и снова придал лицу непринужденный высокомерный вид. — Идем уже.

Байльшмидт схватил Феликса за руку, так удачно оказавшуюся совсем рядом с его собственной, и потащил следом за собой к выходу. Он шел большими, широкими шагами, так что Феликс едва поспевал за ним, но возражать не спешил. Сейчас, чувствуя на своем запястье мертвую хватку, он абсолютно отчетливо осознавал, что отвертеться просто так не удастся, что уже не сбежать, что Гилберта переубедить больше возможности не будет.

На улице было светло и жарко, ведь время едва подобралось к четырем, но тем не менее солнце, плавно склонившееся к западу, и пронизывающий насквозь ветер создавали странную атмосферу неотвратимости чего-то жуткого. Возможно, Лукашевичу все это просто чудилось: остальные ребята радовались жизни, смеялись и нежились в солнечных ваннах, совершенно не замечая никаких дурных предзнаменований, но для него это определенно что-то значило. Зачем? Зачем он снова сделал это? Зачем снова соблазнил какого-то, по сути, совершенно чужого мужчину? Ведь Торис… Нет, сейчас лучше не думать о Торисе, наивно дожидавшемся его на их месте.

Иди к себе, сегодня я не приду.

Потому что все из-за него. Не надо было просить остаться друзьями, зная, какую боль это причинит Феликсу, не надо было пытаться, если не был уверен в своих чувствах, не надо было обещать всегда оставаться рядом, если знал, что это невыполнимо. И сейчас, общаясь как ни в чем не бывало, не надо было делать вид, что ему не наплевать. Потому что это ранит. И хочется снова чувствовать себя хоть немного, хоть капельку, хотя бы пару минут — нужным.