Daigaku-kagami (СИ)

— Я подожду тебя на нашем месте, — Торис виновато улыбнулся на прощание, последним покидая класс и прикрывая за собой дверь.

— Перемена же… может, типа, забудем? Вы все равно тотально английский у меня не ведете, — Лукашевич посмотрел на Гилберта, чуть склонив голову, отчего его глаза стали еще больше и выразительнее, а лицо — гораздо, гораздо милее.

Гилберт почувствовал, как щеки обожгло румянцем, и нахмурился: реакция собственного тела на Феликса удивила его не меньше, чем того. Впрочем, оба предпочли пока этого не замечать.

— Ха-ха! — самодовольный смех прозвучал слегка наиграно. — Великий я круче всех твоих учителей вместе взятых! Пораскинь мозгами, как ты дальше собираешься у Нанаши учиться? — он бросил снисходительный взгляд с высоты своего Олимпа вниз, на Феликса.

— Как-нибудь, — отмахнулся, надув губки, Лукашевич.

Гилберт рефлекторно облизнулся, чувствуя, как к щекам все сильнее приливает кровь, и те уже почти горят. Это было как минимум странно, но ничего поделать с собой он не мог, мысленно обвиняя во всем Феликса с его чертовыми девчачьими флюидами полового созревания.

— Или вы, типа, хотите что-то предложить, м? — прищурившись и растянувшись в хитрой улыбке, блеснул глазами Феликс, от пристального взгляда Гилберта становясь значительно более уверенным.

Байльшмидт попытался вздохнуть и как-то успокоиться, но, столкнувшись со столь откровенным взглядом, просто сдался. Это было выше его сил, хотя слабаком он не был. Выше его понимания, хотя глупцом он себя, естественно, не считал. Просто выше его.

— Ну, если ты хорошенько попросишь… — он оскалился, окинув Феликса говорящим взглядом и выразительно двинув бровями, — я мог бы иногда с тобой заниматься.

Феликс сглотнул, чувствуя, как внутри разливается знакомое тепло. Пара взглядов и незаметных движений — и тот, кто минуту назад готов был испортить тебе день, изнемогает от нахлынувшего так неожиданно возбуждения. Сладкое чувство власти над кем-то, полной и неразделимой… Он давненько не испытывал его, смирившись, что на Лоринаитиса такие уловки не действуют, а вот сейчас, вновь возродив, понял, как много потерял.

Их разделял какой-то шаг, полметра ничтожного пространства. Не прошло и секунды, когда Феликс и Гилберт уже сцепились в поцелуе, пытаясь доказать друг другу, кто здесь хозяин, кусая губы без капли нежности: концентрированная страсть, животные инстинкты. Задыхаясь от возбуждения, Гил резко развернул Феликса спиной, наклоняя к учительскому столу и бесстыдно хватая везде, куда мог дотянуться. Сам Лукашевич тихо пошло постанывал, чувствуя горячие руки Гилберта на теле, и прогибался в спине, заставляя его кусать губы от нетерпения, пока непослушные руки никак не могли расстегнуть молнию брюк.

Известно, что было бы дальше, но в дверь внезапно постучались. Реакция оказалась мгновенной — тихий скрип ознаменовал, что преграду осторожно приоткрыли, а учитель Байльшмидт и Феликс даже дышать перестали, замерев под столом. Видимо, не обнаружив в кабинете никаких признаков жизни, незваный гость поспешил покинуть помещение — об этом сообщили удаляющиеся шаги. Из-под стола раздался тихий смешок, а потом — громкий хохот.

— Тотально! — смахнув выступившие от смеха слезы, выбрался из укрытия Феликс и принялся застегивать пуговицы на рубашке.

— Куда-то собрался? — Гил, также покинувший пыльное пространство под столом, положил свою руку поверх его рук, препятствуя дальнейшему одеванию. — Урок не закончен.

— Рискованно, типа, — прикусив нижнюю губу, разочарованно вздохнул Феликс, отводя глаза.

Повторяя много раз виденные в мыльных операх действия, Гилберт приподнял за подбородок лицо Лукашевича, вынуждая его посмотреть на себя, и, плавно наклонившись к нему, осторожно поцеловал, стараясь распробовать, прочувствовать то, что так влекло. Послевкусие мятной жвачки, полное химической свежести, напомнившее почему-то о лихих подростковых годах и бессонных ночах, проведенных с первыми подружками, то ли крем, то ли гигиеничка для мягкости сделали свое дело — касаться губ Феликса хотелось бесконечно, ловя каждое мимолетное ответное движение. Никаких чувств в поцелуе, ничего. Это было чисто физическое удовольствие, кажется, для обеих сторон, и никто из них не требовал большего.

— Может, к тебе? — почти шепотом спросил Феликс, возбужденно глядя на Гилберта.

— Нет! — решительно тряхнул головой тот, не заметив, каким сразу резким и напуганным стал голос, лишь по реакции Феликса сообразив, что, наверное, звучало это почти как «отвали, козявка». — Мой сосед, он… мы…

— Типа, любовники? — понимающе улыбнулся Лукашевич, вновь приблизившись к Гилу.

— Типа… — эхом отозвался тот, кисло вздохнув.

— А у меня все соседи — тотально натуралы, — фыркнул Феликс, продолжив, наконец, застегиваться.