Daigaku-kagami (СИ)

Лукашевич улыбнулся, устремляя взгляд в небо. Все хорошо. Так будет лучше для них обоих. Так он сможет продержаться еще немного, а потом… Потом он всегда сможет найти себе кого-нибудь еще. За своими размышлениями Феликс не замечал взглядов, которые украдкой бросал на него Гилберт. Странных изучающих взглядов, а вовсе не раздевающих и полных невыносимого желания. Гил не был глупцом, он многое понимал, а когда Феликс зачем-то уставился на небо — принял окончательное решение. Если ему настолько нужно от чего-то отвлечься, что он переборол свой страх и решился на подобное, не использовать его в своих целях будет глупостью. После того, что он натерпелся за все время жизни с Иваном, чувство, что кто-то в тебе искренне нуждается, что кто-то действительно тебя хочет, дарило если не райское наслаждение, то умиротворение точно.

Феликсу нужно было быть чьим-то, а Гилберту — обладать кем-то. Они оба просто хотели вновь хоть ненадолго ощутить себя «как раньше». Они оба понимали, что дальше этого ничего не зайдет. Но короткая передышка в бесконечной борьбе — это то, что необходимо было им обоим.

— Вы вовремя, я как раз собиралась уходить, — Элизабет встретила их мягкой улыбкой прямо на пороге.

Как назло, она была обворожительно прекрасна в этот вечер: легкое пестрое платье из невесомой ткани чуть ниже колена, выгодно подчеркивающее тонкую талию и пышную грудь, поверх — жакет из плотной ткани, на ногах — почти обычные туфли. В волосах заколка-цветок, макияж — вечерний, слегка размытый. Все, чтобы создать вокруг себя романтичный флер таинственности. Очевидно было, куда она уходила, и Гилберту от этого почему-то было даже не обидно, а… странно.

— Спасибо, выручила, — он искривил губы в неизменном оскале, а руками подтолкнул вперед Феликса, который почему-то спрятался за его спиной. — Это мой ученик, Феликс. Феликс, это моя хорошая подруга Элизабет.

— Ну… типа… приятно познакомиться, — промямлил тот, теребя край своей рубашки и старательно отводя глаза.

— И мне приятно, — кивнула Лиз, потрепав его по голове и наклонившись к уху Гилберта, чтобы прошептать неслышно: — Хоть бы для вида учебники взяли…

Байльшмидт встрепенулся, краснея, и оглянулся на Элизабет, но дверь за ней уже стремительно закрывалась, оставляя на память лишь слабый аромат духов и отголосок ее смеха. Гил вздохнул, прислонив руку ко лбу в известном жесте: нет, ну это ж надо!.. Феликс тем временем, не стесняясь, разулся и прошел вглубь квартиры, изучая комнаты.

— Ого! Тотально крутая тетка! — он аж присвистнул, остановившись в дверях одного из помещений, которое Гил признал кухней.

Сложив два и два, он поспешил туда, чтобы посмотреть, какой сюрприз подготовила Лизхен. На столе стояла бутылка вина с прилагающейся стеклотарой и запиской. На бумаге были написаны два слова: «для храбрости» и подмигивающий смайлик. Сглотнув, Гилберт криво усмехнулся и искренне понадеялся, что она не наставила дома камер.

— Лизхен просто великолепна, — кивнул он.

— Мм… вы, типа, любовники? — разливая вино по бокалам, невинно поинтересовался Феликс.

— Нет, мы просто! Ну. Как сказать, мы… — Гилберт растерялся от такого вопроса — да, они раньше спали вместе, и Лиз ему действительно нравилась, но назвать их любовниками он мог бы с большой натяжкой.

— Ага, — саркастично протянул Лукашевич, прищурившись и глядя на Гила сквозь вино.

— Мы не любовники, — твердо отрезал тот, хмурясь.

— Почему? — своим вопросом Феликс заставил Гилберта поперхнуться, изумленно выпучив на него глаза — разве он не собирался его соблазнять и растлевать? — И козе понятно, что она тебе тотально нравится, так чего тормозишь?

Гилберт не ответил. Он не собирался все выкладывать ребенку, которого едва знал, пусть тот и оказался неожиданно весьма неглупым и проницательным в вопросах чувств. Зачем ему знать, что Гил действительно любит слегка двинутого учителя естествознания внушительных размеров, что Лиз на самом деле жена Родериха Эдельштайна и сегодня ушла с ним на свидание, чтобы позволить им чинить беспредел в ее спальне, что они просто не могут быть вместе как нормальные пары не из-за обстоятельств, а потому что характеры такие? Он отпил немного вина, чувствуя, как кисловатый вкус заполняет рот, терпкий запах дорогого алкоголя проникает в нос, и напиток нежно обжигает горло, согревая нутро. Вино было довольно неплохим и, кажется, даже не отравленным, хотя он и ожидал от Эдельштайн чего-нибудь подобного: все-таки сочувствием к нему, Гилберту, она обременена не была и могла хоть сковородкой по лицу его встретить.

— Пошли, нечего время терять, — прихватив с собой бутылку, Байльшмидт направился в спальню, а Лукашевич, не придумав ничего лучше, молча пошел следом. — Раздевайся, — прикрыв дверь в спальню, приказал Гилберт.

— Прямо так? — робея, поинтересовался Феликс, все-таки расстегивая пуговицы на рубашке и стягивая ее вниз. — Типа, без прелюдий?