Daigaku-kagami (СИ)

— Может быть, ты снова поссорился с Антонио? — Феличиано хотел сам себе откусить язык за такие слова, но вместо этого только обеспокоенно протянул свое «ве-е-е».

Он впервые сам заговорил об Антонио. Ловино хмыкнул, и Феличиано понял, что тот тоже обратил на это внимание.

— Не поссорился. Все замечательно, — фыркнул Ловино, еще сильнее хмуря брови.

— Не ври мне, — Феличиано со спины плавно обвил руками шею брата и аккуратно положил подбородок ему на плечо. — Мы же братья: всегда поддерживаем друг друга, чувствуем на расстоянии. Ты можешь мне доверять.

— Я тоже так думал, — скривился Ловино, скинув руки Феличиано одним движением. — Но ты почему-то ведешь себя, как последняя…

— И что? — резко перебил его Феличиано. — Я устал ждать, Ловино, — он трагично заломил руки. — Устал тешить себя пустыми надеждами. С сегодняшнего дня все изменится, я больше не буду прятаться за твоей спиной.

— Что, нашел себе игрушку покрепче? — фыркнул тот, принимая правила игры.

— Это ты играешь с чужими чувствами, не я! Ты предал меня, брат, — Феличиано приложил ладонь тыльной стороной ко лбу. — Наши дороги должны разойтись, — он чуть прикусил губу, и Ловино, не сдержавшись, расхохотался.

— Умеешь же ты нагнать драмы! — отсмеявшись, выдал он. — И почему до сих пор в драмкружок не вступил?

— Че-е-ерт, а я надеялся, что ты поверишь! — засмеялся Феличиано в ответ. — Я бы и вступил, но теперь к занятиям в кружке рисования добавились еще тренировки по физкультуре, так что совсем не буду успевать, прости.

— А жаль, — вздохнул Ловино.

Он вернулся к приготовлению ужина в приподнятом настроении. Их с Феличиано отношения не изменились после этой странной тренировки, хотя он поначалу действительно волновался об этом. Только теперь, видимо, помимо Антонио, появится еще одна запрещенная тема в их разговорах. И называться она будет Людвиг Мюллер.

========== Действие третье. Явление II. I’ll go wherever you will go ==========

Явление II

I’ll go wherever you will go

Сквозь щель между полом и дверью пробивался приглушенный желтоватый свет. На кухне царил естественный полумрак, в тенях которого прятались углы. Ощущение создавалось такое, будто в этом месте остановилось время — воздух был густой и вязкий, как смола, все вокруг утонуло в нем, и видно было только, как мерцает настольная лампа, а в ее свете плавно кувыркаются пылинки. Кроме мерного дыхания — ни звука. Хрустальная тишина прерывалась только шелестящими звуками воздуха, входящего и выходящего из легких.

Ожидание похоже на бег по колено в воде: выбиваешься из сил, бежишь, как только можешь, сбиваешься с ритма, падаешь, а приближаешься — на каких-то два шага. И время, словно издеваясь, течет все медленнее и медленнее, особенно — когда постоянно смотришь на часы.

В кухне часов не было, поэтому Ловино не знал, который сейчас час, сколько он уже сидит так, поджав колени к груди и уткнувшись в них острым подбородком. Он прикрыл глаза, а его дыхание стало размеренным и ровным, но Ловино не мог позволить себе заснуть. Он ждал. С того момента, как в десятом часу вечера ему пришло сообщение от Феличиано, гласившее, что тот собирается заниматься физкультурой допоздна, и до этой самой минуты. Умом Ловино понимал, что его ночное бдение не имеет смысла — Феличиано наверняка остался ночевать у своего обожаемого Людвига, — но не мог поступиться принципом. Раз младший сказал, что будет тренироваться все это время — пусть докажет, что именно этим он и занимался.

Ловино никогда не любил Людвига. Так бывает: ты вроде видишь человека в первый раз в жизни, а уже испытываешь к нему иррациональную неприязнь. Не сказать, что Варгас на всех остальных людей реагировал как-то иначе — человеколюбием он не отличался, кажется, от рождения, когда, громко завопив, как и полагается всем новорожденным детям, умудрился поставить бедной акушерке синяк. И все-таки в его нелюбви к учителю Мюллеру было что-то особенное, что заставило ее просуществовать вот уже несколько вполне благополучных лет, так и не забывшись. Наверное, Ловино просто не нравился его немецкий акцент. Или рост. Или сила. Или пристрастие к сосискам, которое юный Ловино отметил в самом начале своего обучения в «Кагами» во время регулярного посещения столовой. Хотя, скорее, ему не нравилось в Людвиге абсолютно все, начиная с прилизанной прически и заканчивая идеально начищенными кроссовками. И сейчас, когда Людвиг, судя по отсутствию Феличиано дома, рядом с любящим братом, занимался растлением малолетних, ненависть к нему с каждой секундой ожидания возрастала в геометрической прогрессии. А время в ожидании, как известно, тянется тем медленнее, чем сильнее ты ждешь.