Daigaku-kagami (СИ)

После фестиваля пришел октябрь с первым похолоданием и редкими еще дождями. Спортивный фестиваль ребят из драмкружка не заинтересовал, хотя Альфред и уговорил всех сходить на футбольный матч. Сам Ловино не видел в спорте чего-то прекрасного — он мог поднимать тяжести, неплохо справлялся на физкультуре и ему этого хватало. Почему вышло так, что ничего из этого не мог его любимый брат, Ловино не знал. Не знал, но справедливо предполагал, что это все из-за его же постоянной опеки: Феличиано просто никогда не видел необходимости укреплять свое тело, ведь во всем мог положиться на него. Испытывая непривычные противоречивые чувства, в народе называемые угрызениями совести, Ловино каждый раз смотрел на хрупкое тело брата и задавался вопросом: как он может иногда бегать чуть ли не лучше всех в параллели, а в другие дни — едва плестись в цепочке отстающих.

Этим прекрасным утром, поющим славу грядущим свершениям, Ловино проснулся от приглушенных голосов. Оглядев комнату сонным взглядом, он не обнаружил Феличиано на положенном месте, а потому, вскочив на холодный пол как был — в одном белье, — мгновенно вылетел в коридор. Его брат, уже одетый в школьную форму, разговаривал с Гаем. Судя по серьезному выражению лица, в этот раз он разговаривал с Феличиано не как дедушка, а как директор. Заметив Ловино, замершего в дверном проеме, он быстро попрощался с любимым внуком, хлопнул его по плечу, ободряя, и, бросив напоследок сочувственный взгляд, вышел вон. Ловино, недовольно скривившись, подошел к брату.

— Зачем он приходил? — поинтересовался он, бросив на Феличиано любопытствующий взгляд.

— Ве-е? Сказать «доброе утро» любимому внуку, — беззаботно улыбнулся тот, почти идеально скрывая неискренность.

— Ты, может, и научился неплохо врать, — нахмурившись, строго сказал Ловино, — но я, к твоему сожалению, видел, как он тут строил из себя святошу. Выкладывай.

— Я все сказал, — глупая улыбка не желала сползать с лица Феличиано, но между бровей пролегла едва заметная складочка.

— Значит, это из-за физкультуры? — маска нерушимого счастья дрогнула лишь на секунду, но этого Ловино вполне хватило, чтобы убедиться в своей правоте. — Опять не получается на занятиях выполнять минимальные нормы? — он дождался, пока брат тихонько кивнет. — Что говорит твой гребаный физрук?

— Учитель Мюллер предлагает свою помощь, но…

— Попробуй, — перебил Ловино. — Просто попробуй позаниматься с ним немного, он действительно мастер своего дела, раз Гай взял его на работу, — как ни была сильна его неприязнь лично к Людвигу, он признавал его, как прекрасного учителя для брата.

— Ты не понимаешь! — повысил голос Феличиано. — У меня кружок рисования. Я не могу его бросить!

— Не каждый же день! — Ловино начал раздражаться: мало того, что он прилюдно признал талант Людвига, так теперь еще и Феличиано решил показать характер. — Чередуй, в конце концов. Не хочешь же ты вылететь из «Кагами» и вернуться к родителям в Италию?..

— Не хочу, — закусив губу, прошептал тот, и его неожиданно севший голос произвел на Ловино тот же эффект, что и ведро ледяной воды, вылитое на голову.

— Ты не переживай так, — Варгас подошел вплотную к брату, рукой осторожно касаясь его щеки. — Все получится. Старший брат верит в тебя. Только не надо плакать, хорошо? Это того не стоит.

— Братик! — Феличиано обхватил шею Ловино руками и все-таки дал волю слезам.

Он прекрасно понимал, что ему нужно заниматься с учителем дополнительно, но отказаться из-за этого от рисования, от своего единственного спасения — мог ли? Вся эта ситуация давила на Феличиано. С каждым днем, с каждым упоминанием этого, с каждым уроком физкультуры — ему становилось все хуже и хуже. Он чувствовал себя совершенно разбитым, уничтоженным. У него пытались отнять все, чем он жил, а он даже не понимал, почему все это происходит именно с ним. Ведь он же просто хотел рисовать и всегда быть с братом! Так почему обязательно столько страданий? Почему если любовь — то безответная, если учеба — то неуд по физкультуре, если рисование — то пару раз в неделю? А еще эта улыбка — всегда и везде, — потому что братик не должен беспокоиться.

***

Феличиано стоял перед входом в спортивный зал «Кагами», неловко сминая в руках краешек рубашки. Людвига он боялся. Он не вызывал у Варгаса ни доверия, ни хоть какого-то человеческого сочувствия. Он всегда был спокоен, строг, но справедлив — как будто выдрессированный тигр, он умел всегда держать себя в руках, независимо от ситуации. Людвиг был чем-то похож на робота: такой же холодный и идеальный во всем. Это и пугало Феличиано больше всего — он привык видеть людей в призме эмоций, своих и чужих, он привык чувствовать мир, а Людвиг — анализировал, как совершенный компьютер.