Парик был какой-то прям девчачий. С длинными золотыми волосами. Я водрузил его на башку, повертелся у зеркала.
Ну, прям гребаный эльф, девки, конечно, будут писаться кипятком, но меня этот вид полубабы вообще не радовал.
Оставалось надеяться, что повязка немного облагородит мой вид. Я натянул её на глаз и снова оценил себя в зеркале. Надежда не оправдалась. Глядя на себя в зеркале, я вспомнил школьные утренники в начальных классах, где почти каждого мальчика мамашки обряжали в костюм одноглазого пирата с покупным пластмассовым мечом и глупой шляпой. В общем, детский сад, да и только.
Я показал себе в зеркале язык и отправился на поиски очередных приключений на свою жопу.
Хорошо мне вчера Фил показал тайный ход из замка через подземелье. Я быстро очутился в городе. Первый же прохожий подробненько разъяснил мне, как дойти до трактира «Весёлые ребята».
На входе в трактир стоял плечистый вышибала. По виду и запаху — потомственный тролль.
— Трубадур, да? — во рту у него была зажата зубочистка.
— Ага, — подтвердил я.
— Заходи с черного хода, — пренебрежительно бросил он.
Я обошел трактир и вошел внутрь.
Народу в трактире собралось будь здоров, при чем публика разношерстная. Места получше занимали
— Трубадур! Где тебя черти носят?! — меня как щенка схватил за шкварку раскрасневшийся мордастый толстяк, и выволок на середину трактира, бросив на стул на помосте. — Давай уже начинай, а то господа заждались! И смотри мне — будешь халявить, ни копейки не заплачу — прошипел он, одарив меня тошнотворным запахом гнили из-за рта.
От такого хамства, мне так хотелось треснуть мордастого по харе и уйти, что прям руки зачесались. Но красномордый трактирщик уже начал пафосно представлять меня публике.
— Дамы и Господа, сегодня перед вами выступит особый гость. Он пожаловал из далеких земель всего на пару дней! Встречайте и любите! Великий трубадур А-а-актавий!
Публика встретила меня восторженными аплодисментами.
Обводя глазами разношёрстных зрителей, я чувствовал, как горло сжимает стальной обруч паники. Я вспотел, руки и ноги затряслись, сердце молотилось в груди как бешенное. Я бы и дал деру, но был просто не в состоянии пошевелиться.
В водовороте событий, где мне все время приходилось балансировать на грани жизни и смерти, за всеми этими треволнениями, я выпустил из виду одну свою маленькую, детскую фобию — боязнь сцены.
А фобия у меня была хроническая и ничем не лечилась. Я даже, когда к доске выходил, заикаться начинал. Когда же в седьмом классе меня заставили прочитать стишок товарища Есенина на сцене, я просто позорно оттуда сбежал под всеобщий хохот школоты.
А здесь не то, что утренник детский, а все по-серьёзке — народу много. И все уставились на меня — ждут, когда я их развлекать начну.
Пока ждут! Но ждать они будут недолго. Еще мгновение другое и меня начнут обсмеивать и закидывать тухлыми помидорами.
Я мысленно обругивал себя. Что веду себя хуже бабы — там друг страдает от переломов, а я не могу какую-нибудь сраную песню спеть перед кучкой незнакомых мне людей. А я ведь и вправду не мог, потому что не знал ни одной из здешних песен.
— Ну, давай, пой уже! — не выдержал какой-то рыжий подросток с ломаным девчачьим голоском. В толпе одобрительно поддакнули.
Я глянул в сторону стойки, где сидел рыжий сопляк. Мальчишка лет двенадцати весь рыжий в веснушках и глаза зеленого рысьего цвета во все худое лицо, сидел потягивая пивко. Интересно, кто этого малолетку вообще сюда пустил и тем более пива налил. Так и хотелось взять засранца за ухо и выкинуть из трактира.
Однако в этом сопляке была еще одна особенность — он страх как походил на Фила. По крайней мере мне так реально чудилось. Прям не только внешне, но и какими-то ужимками. Словно друг пришел меня поддержать. И так меня как-то вдруг накрыло, я в себе прям какую-то нарастающую силу почувствовал, аж, в глазах на миг потемнело.
А в ушах вдруг как загремит: «Дарую силу от белого лика своего!»
Я поморгал, пытаясь прийти в себя.
Народ в трактире никаких голосов, видимо, не слышал. А услышать ему что-то от меня уже прям так не терпелось, что я прям видел, как у некоторых начинают подгорать пуканы.
Я взял и неожиданно для самого себя затянул — не для всей этой праздной толпы, а для того, чтобы заработать денег на лечение друга, сосредоточившись на похожем на него субъекте.
Народ удивленно завошкался. Однако, на: «была бы только ночка, да ночка потемней», мужики в трактире понимающе заухмылялись и приняли песню, как родную, в конце даже некоторые стали подпевать.
— А теперь про русалку! — выкрикнул кто-то.
Про русалку мне лезла в голову только слащавая песенка про любофф дельфина и русалки. Ее петь в приличном обществе — себя не уважать.
— Не, ребята не пойдет, ща будет рок! — вошел я во вкус.
И понеслось-понеслось, я как дал им жару припоминая излюбленный мной репертуар «Короля и шута»: