Дайте точку опоры

Он лежал с открытыми глазами: сон не шел, лезли, цепляясь одна за другую, тягучие мысли, вставали в миллионный раз границы объектов, незримая линия — вероятный рубеж бомбометания, связи высот и дальностей. Все приходило в логическое соответствие. В конце концов он встал с постели, включил настольную лампу, прикрыл ее газетой. Валя полусонно спросила: «Ты что?» А он просидел над расчетами до четырех утра. Аккуратно выписал расчеты на листок и после этого уснул — как провалился. Теперь эта бумажка лежала в кармане кителя до случая. Он ее пустит в ход, когда подойдет время.

Коридор — запутанный, с поворотами и тупичками — пустынен. За многочисленными дверями — гробовая тишина, точно там все вымерло; но вдруг в тупичке за дверью слышал, как взвизгивает дисковая пила, а может электроточило, или сухо, будто ломают пересушенные лучины, потрескивают разрядные лампы, и в нос шибало озоном, слышалось мерное, на низких тонах, гудение.

Уже подходя к лаборатории, Алексей вспомнил: утром, заказывая по телефону пропуск, спросил Умнова, как дела, и тот вздохнул, будто ношу свалил: «Не спрашивай! Как в сказке: чем дальше, тем страшней. Зашились в дым!» Подумал: «Что ж, это походит на Сергея — напускать туман значительности, трудности. Посмотрим, что скажешь в ответ на мои трудности».

Наконец подошел к нужной двери. Черная, толстого стекла вывеска, станиолевая белизна букв: «Лаборатория 24». Алексей распахнул дверь. Теплом, шмелиным глухим жужжанием несло от заполнявших лабораторию разномастных шкафов. Они работали — пластмассовые колпачки на сигнальных лампочках светились разноцветьем огоньков.

Сергей Умнов, в рубашке с засученными рукавами, взъерошенный и возбужденный, стоял у стола, заваленного расчетами и чертежами. Перед ним, чуть расставив ноги, скрестив руки на авиационной двубортной куртке с начищенными пуговицами, — подполковник. Сергей увидел Фурашова, дрогнули, скосились привычно брови, сразу делая лицо грустно-трагическим. Он поздоровался, кивнул на подполковника:

— Знакомься, подполковник Сластин, — и без паузы продолжал разговор: — Не знаю, не знаю, какое будет наше решение, Станислав Иванович.

Подполковник с мягкой снисходительностью рассмеялся, открыв щербатинку — передний зуб сколот, — нетерпеливо откинул светлые маслянистые волосы.

— Но подумайте… В межведомственных нормалях на «Катунь» записано, что предприятие сдает продукцию проверенной, опробованной. Так? А теперь скажите, с каким интервалом, по-вашему, «сдохли» позавчера три шкафа?

— С каким?.. Первый — в двенадцать часов, второй — в тринадцать, третий геройски сопротивлялся, — Умнов силился взять шутливый тон, — и, пожалуйста, закрыл глаза только в пятнадцать.

— А первый, говорите, в двенадцать? — в голосе подполковника явный подвох.

— Да.

— Та-ак… А мне известно, что в девять утра. Где же правда, Сергей Александрович?

Сергей покосился на Фурашова и глухо-проговорил:

— Мы готовы дать письменную гарантию… Гарантийный срок работы панелей будет сокращен.

— Скажите, а эта самая их работа зависит от вас? От того, какой срок дадите? — Подполковник, спокойно выдержав взгляд Умнова, вдруг растопыренными пальцами подвинул на столе какие-то бумаги: — Нет, Сергей Александрович, акты подписать не могу.

— Но это только ваше мнение.

— Видите ли, я уже имею право на свое мнение, — опять показал веселую щербатинку подполковник.

— Как это? — вырвалось у Сергея.

Сластин рассмеялся:

— Календарных я отстукал семнадцать лет да почтя четыре года фронтовых. Они — год за три. Теперь я, как говорят в армии, пожалуй, могу иметь свое мнение: «уйдут» меня за вольнодумство — так с коштом, с пенсией.

Подполковник скользнул взглядом по Фурашову и, кивнув Сергею, ушел.

Умнов поднял глаза — в них и смущение, и желание понять, как Фурашов воспринял всю эту сцену.

— Видал? Мало мне «сигмы» — от нее одной концы отдам, а тут еще шею пилят с проклятой гарантией!

— Ну, концы не отдашь и шея останется, Сергей, цела. А подполковник, чую, прав.

— Прав! Прав! — взорвался Сергей. — Электровакуумщики нет-нет да и подводят — лампы, сопротивления, конденсаторы! — Он махнул рукой, словно желая сказать — все равно не поймешь. — Ладно, садись, Алексей…

Присев напротив, Фурашов глядел на Гиганта, все еще колюче-ершистого. Он трудно отходил после разговора со Сластиным и сейчас явно бесцельно, чтоб оттянуть разговор, рылся в бумагах. Свет из зарешеченного окна падал на стол, где-то попискивал разрядник, вентиляторы с мягким шорохом продували шкаф. Алексей пропел, как пробормотал:

Все в порядке, старик, все в порядке…
А ты? А он? А она? Ну?!

Разом взглянули друг на друга, тихонько рассмеялись: от песенки дохнуло далеким академическим временем, в общем-то милым и беззаботным, свободным от сложностей жизни: учись, грызи науку. «А ты? А он? А она? Ну?!» Даже не песенка — дурашливая фраза, бессмыслица. Кто ее выдумал, неизвестно, но она срабатывала в былые времена неотразимо.

Фурашов сказал:

— Вижу, лопнешь, Сергей! Ну и вспомнил.