Дайте точку опоры

— Лопнешь! На носу госиспытания, а тут… Ну да ладно. Как ты живешь-то?

— Живу не тужу, хотя все не просто.

— Как Валя, девчонки? Звонил тебе — след простыл.

— В Кара-Суй мотался, с наставлением. Говоришь, госиспытания, на вооружение «Катунь» принимать, а как ее использовать?

— А-а, слышал! Наставление…

— Накидали таких замечаний — век не расхлебать! Ты-то ведь читал ваш ответ?

— Так, мельком…

Он опустил глаза, будто силился что-то отыскать среди вороха чертежей. Алексею эта привычка была знакома: не хочет распространяться — есть серьезные против него, Фурашова, доводы.

— А дома как? — опять спросил Умнов.

«Нет, друг, не улизнешь, не отступлю!»

— Ты уже спрашивал! Брось, Сергей!.. Говори прямо, что тебе в этом наставлении не пришлось? Желания военных ясны: повысить требования по дальности, обеспечить возможность вести «Катунью» ракетный огонь…

Пальцы Умнова дрогнули, застыли на бумагах в напряжении. Выходит, угадал. Фурашов помедлил, потом сказал теплее:

— А дома, Сережа… Взял Валю из больницы, воюю с девчонками…

Умнов поднял глаза: в их прищуре за очками — искренняя, дружеская озабоченность.

— Может, лучше будет?

— Может…

Фурашов, еще входя в лабораторию, заметил в углу, напротив стола Сергея, ведущего конструктора, обыкновенную школьную доску. Теперь, подумав, что настал момент залучить Умнова в качестве союзника, а уже потом идти к Бутакову, Алексей обернулся к доске:

— Слушай, Сергей, давай сюда!

Умнов тягостно вздохнул и с неожиданной болью, искренне, просительно сказал:

— Не впутывай ты меня! Я и так запутанный…

— Да ты выслушай! — Алексей через стол поймал руку Умнова. — Минута всего.

Тот поднялся нехотя. Фурашов, торопясь, ладонью смахнул с доски обрывки каких-то формул, квадратики и кружки — остатки, видно, блок-схемы, подхватил истертый шарик мела.

— Элементарный подсчет! Смотри! Объект, вот ВРБ, то есть вероятный рубеж бомбометания. Естественно, имеется в виду атомная бомба, все учтено… так?

— Ну так, — неохотно согласился Умнов.

— А если завтра, Сергей, на эти «летающие крепости» поставят ракеты «воздух — земля»? Да с атомными головками? Тогда что? Тогда рубеж отодвинется вот куда! — Алексей быстро провел дугу дальше от объекта. — Правильно?. И чтобы не разбомбили объект, надо встречать самолеты уже тут, — опять черкнул мелом, — значительно раньше.

— Хватаешь далеко! Что будет? А я не знаю, что еще будет.

— Надо предугадывать! Обязаны.

— «Катунь» создана с учетом современного состояния боевой авиации.

— Но нельзя такую махину создавать без учета перспективы! Кстати, сама «Катунь», к счастью, в определенной мере учитывает эту перспективу…

— Так чего же ты хочешь? — Сергей уперся недоверчивым взглядом в чертеж на доске.

— Я сказал: увеличить границы дальности обнаружения целей, их захвата и обстрела. И… залповый огонь на случай массированных налетов.

— Хватил! — Умнов присвистнул.

— Не хватил! Пойдем, Сергей, к шефу. Вот расчет, все точно…

Умнов покосился на четвертушку сложенной бумаги в руке Фурашова, которую тот вытащил из кармана кителя, и тень испуга мелькнула на его лице. Он замахал руками, будто отбивался от внезапной пчелы:

— Нет, нет! Что ты! — Шагнул к столу, захлопал ладонями по бумагам и чертежам, не поднимая глаз, сказал: — Был уже один такой, вчера тащил к главному, а сегодня — вот! — отхватил две путевки в санаторий… И мне чтоб гарбуза получить? Уволь!..

«Эх, Сергей, выходит, зря надеялся на твое союзничество! Что ты нервничаешь, Гигант? Вижу, не в приходе подполковника Сластина дело, слишком хорошо знаю тебя: посерьезнее есть причины. Придет время — откроешься».

— Ну что ж, понял! — сказал Фурашов.

Руки Умнова застыли на бумагах.

— Что понял? Что?!

— После, Сергей… До свиданья. А расчет все же посмотри на досуге.

Странно: Алексей не испытывал никакого зла, даже обычного неудовольствия, когда положил четвертушку листа перед оторопелым Умновым и вышел из лаборатории. Просто ощутил какую-то пустоту внутри. А выйдя в прохладу коридора, почувствовал, что там, в лаборатории, было душновато, липко-влажно. И то ли от этого, или еще от чего-то неясного, ощутил жалость: «Разные у нас пути-дороги. Нелегко и ему приходится!» Легко, как говорит Костя, из нашего брата было только Адаму: «И одежду не носил, и в райском саду жил». Журналист — язык подвешен.

Сергей все еще швырял по столу бумаги: «Черт!.. Куда запропастились?»

Из-за линейки шкафов вышел инженер лаборатории, молодой выпускник института, худощавый очкарик в белом халате, и оторопело остановился: в таком состоянии еще не видел своего руководителя, ведущего конструктора.

— Сергей Александрович, вы что-то… потеряли?

— Да, да, очкарь… Ах, черт, извините, Эдуард Николаевич! Акты, понимаете… Только что Сластин принес.

— Так вот они! — Инженер показал на бумаги, лежащие с краю стола.

Умнов решительно сгреб их, подбил на столе точно карты и, подняв перед собой, разорвал пополам.

— Постойте! Сергей Александрович! О них спрашивал сам Борис Силыч. Акты ведь! Шкафы предназначены для головного объекта…