Дайте жить детям (сборник)

– Кончай это, малыш, – сказал я резко, – мы тебя не боимся. – Он уронил молоток и бросился на меня. Он укусил меня и ударил.

– Каждый раз, когда ты ударишь или укусишь меня, – произнес я спокойно, – я ударю тебя в ответ.

Я его не наказывал. Он очень быстро прекратил схватку и бросился вон из комнаты.

Это не было наказанием. Это был необходимый урок: он узнал, что человек не может бесконечно приносить вред другим ради собственного удовольствия.

В большинстве семей наказывают за непослушание. В школах тоже непослушание и дерзость рассматриваются как тяжкие преступления. Когда я был молодым учителем и имел привычку бить детей, как это позволено учителям в Великобритании, я всегда больше всего сердился на тех мальчиков, которые меня не слушались. Мое маленькое достоинство чувствовало себя оскорбленным. Я ведь был оловянным божком класса, так же как папа – оловянный божок в семье. Наказывать за непослушание – значит идентифицировать себя со Всемогущим: ты не должен иметь других богов! <…>

Однажды врач из одного большого города сказал мне: «Директор одной из наших школ – настоящий зверь, он жестоко избивает детей. Ко мне часто приводят детей, доведенных им до нервного срыва, но я ничего не могу сделать, на его стороне закон и общественное мнение».

Не так давно газеты рассказывали о судебном деле, в котором судья сказал двум грешным братьям, что если бы их почаще пороли, они бы никогда не появились в суде. Как показали свидетели, отец избивал мальчиков почти каждый вечер.

Вред Соломоновой теории розог перевешивает добро всех его притч. Ни один человек, сколько-нибудь способный заглянуть себе в душу, не стал бы бить ребенка, он не мог бы даже захотеть ударить его.

Повторюсь: удар порождает в ребенке страх только в том случае, если удар связан с моральной идеей, с идеей зла. Если бы мальчишка на улице сбил с меня шляпу комком глины, а я поймал бы его и дал затрещину, мальчик посчитал бы мою реакцию совершенно естественной, его душе не было нанесено никакого вреда. Но если бы я отправился к директору его школы и потребовал наказать преступника, страх, связанный с этим наказанием, очень повредил бы ребенку. Дело сразу превратилось бы в вопрос нравственности и наказания. Ребенок чувствовал бы, вероятно, что совершил преступление.

Легко представить себе эту сцену! Я топчусь там со своей заляпанной шляпой. Директор сидит и сверлит мальчика зловещим взглядом. Мальчик стоит с опущенной головой. Он сокрушен достоинством обвинителей. Погнавшись за ним на улице, я был бы ему ровней. После того как с меня сбили шляпу, у меня уже нет достоинства, я просто еще какой-то мужик, а мальчишка получил бы необходимый жизненный урок: если ты ударишь кого-то, он разозлится и даст тебе сдачи.

Наказание не имеет ничего общего с горячим нравом, оно холодно и беспристрастно. Наказание высоконравственно. Наказание объявляет, что оно совершается ради самого преступника. (В случае смертной казни оно совершается для блага общества.) Наказание – акт, в котором человек отождествляет себя с богом и вершит нравственный суд.

Многие родители живут в соответствии с представлением, что раз бог награждает и наказывает, то и они должны награждать и наказывать своих детей. Эти родители честно пытаются быть справедливыми, и часто им удается убедить себя, что они наказывают ребенка для его же блага. Мне это больнее, чем тебе, – это не столько ложь, сколько благочестивый самообман.

Следует помнить, что религия и мораль делают наказание в каком-то смысле привлекательным институтом, потому что оно облегчает совесть. «Я расплатился», – говорит грешник.

Когда после моих лекций наступает время задавать вопросы, часто встает какой-нибудь приверженец старых порядков и говорит: «Мой отец все время колотил меня туфлей, и я об этом не жалею, сэр. Я бы никогда не стал тем, что я есть сегодня, если бы меня не били». Мне всегда не хватает смелости спросить: «Ну, и чем же вы стали?»

Говорить, что наказание не всегда вызывает психические травмы, значит уходить от вопроса, потому что мы не знаем, какую реакцию вызовет наказание у человека в его более поздние годы. Многие эксгибиционисты, задержанные за бесстыдный самопоказ, – жертвы раннего наказания за детские сексуальные привычки.

Если бы наказание хоть когда-нибудь приводило к успеху, тогда имели бы право на существование хоть какие-то аргументы в его пользу. А вот то, что оно способно раздавить человека страхом, – правда, об этом вам расскажет любой служивший в армии. Если родителя радует, что дух ребенка полностью сломлен страхом, для такого родителя, конечно, наказание приводит к успеху.