Даль весенняя

Со мной остались двое: младший лейтенант и старший лейтенант (начфин части одного полка). Мы долго шли, в основном ночами, а днем спали во ржи. Наконец, у одного села остановились. Я сходил в крайнюю избу и попросил хлеба и воды. Перекусили. Тут старший лейтенант говорит: “Я с Украины, моя родина занята немцами, пойду домой!” Младший лейтенант сказал: “А я из Смоленской области, моя земля тоже под немцами. И я пойду домой!”

Я понял, что они в мое отсутствие сговорились и начал их со слезами на глазах убеждать: “Не делайте этого. Война еще не кончилась. Мы победим!” Но они ушли. И я опять остался один».

В это время я прервал Кирилла Петровича и спросил: «Дома, наверное, тревожились за вас, поскольку не получали от вас писем?» Он ответил: «У меня дома остались тогда только старые родители. Две сестры были замужем, имели детей и жили отдельно. Один брат в раннем возрасте умер. А два старших брата тоже воевали. Мать с отцом, конечно, больше плакали обо мне. Думали, что меня убили. Когда я вышел из окружения и написал им письмо, они в ответе мне полуграмотно написали: “Сыночек, мы по тебе очень горевали. День и ночь молились Богу. И ждали твоего письма. Плакали кровавыми слезами”. Я думал, что они преувеличенно выразились: “плакали кровавыми слезами”, но отец мне потом рассказывал, что из глаз их действительно не слезы текли, а кровь, потому что слишком много плакали».

Кирилл Петрович приложил правую руку к груди и пожаловался: «Вот вспомнил все это и за сердце схватило!» Тут я вспомнил, что моему собеседнику пошел уже 83-й год и не стоит его беспокоить лишними вопросами.

Спустя некоторое время, он успокоился и продолжил: «Так вот я с попутчиками разминулся и пошел своей дорогой. Пройдя километров восемь, увидел на пригорке деревню. А посреди деревни немецкие машины. Чтобы немцы не заметили меня, пошел огородами. Завидев густую яблоню, сучья которой под тяжестью яблок касались земли, я незаметно подошел к ней и обнаружил под деревом сидящих солдат из окруженной группировки. Их было человек 10–12. Поздоровался с ними. Узнал, что они тоже продвигаются к нашим. Но каким путем? Когда? Мнения у всех оказались разные. Я спросил: “Кто пойдет со мною, вот сейчас?” Согласился один солдат, башкир по национальности, Рахматулин Агель. Я его назвал Алеша.

С ним мы долго шли на восток. В одной деревне переоделись в гражданскую одежду. Днем прошли в районный центр (Уколовский район Воронежской области) — село Красное и решили зайти в лес, покушать ягод. Прошли по опушке леса метров сто, видим, нас догоняет немецкая легковая машина. Офицер спрашивает нас через переводчика-старика: “Откуда вы? И куда идете?” Я ответил: “Идем домой с окопной работы!” (Мы проходили мимо вырытых нашими противотанковых окопов и рвов. И это меня надоумило.) Немецкий офицер пристально посмотрел на меня и говорит: “Вон там большая дорога! Идите туда!” Но мы, как только легковушка скрылась, усталые, решили все-таки зайти в лес, отдохнуть и поесть ягод, поскольку были очень голодные. Немного отошли, смотрим — впереди стоит грузовая машина, полная немецких солдат. Старший машины — фельдфебель — нас остановил и закричал: “Партизан! Партизан!” Посадили нас на землю и стали обыскивать. Вытащили у меня из бумажника деньги, письма, фотографии и положили на землю все. Удостоверение офицера мне еще тогда не выдали. Фельдфебель настойчиво принялся нас еще раз обыскивать. Провел по моему туловищу руками, чтобы удостовериться нет ли у меня чего-нибудь компрометирующего. У меня в фуфайке был зашит партийный билет. Я подумал: “Как только фельдфебель найдет мой партийный билет, меня сразу же расстреляют”. Перед нами только что вывели из леса одного военного и расстреляли, как партизана, найдя у него партбилет. Стоял июль, погода была солнечная. Как мне не хотелось умирать! В это время подъезжает опять та же легковая машина с офицером. И фельдфебель побежал к нему докладывать, что поймал партизан. Пришлось подойти к офицеру и объяснить ему, что мы не партизаны! Офицер в этот раз посмотрел на меня сердито и громко сказал через переводчика: “Я же вам велел выходить на большую дорогу!” Показав рукой в сторону дороги, он отпустил нас.