Даль весенняя

Эта вечеринка сыграла в Ванькиной жизни роковую роль, и всегда он вспоминал ее с большой печалью. Вечеринка как вечеринка. Все там было: и шутки, и смех, и бражка на столе, и различные игры. Когда балалаечник заиграл, подружки все повыскакивали из-за стола и пустились в пляс. И Машенька среди них, как яблочко наливное. Глаза наивные, улыбающиеся. Вот тут она Ванюшке и приглянулась. Он весь вечер как петух крутился возле нее. До поту отплясывал. Молодежь тогда в тех краях, как и взрослые, ходила в лаптях, так он пляской все лапоточки свои в тот вечер истрепал. Но дня через два новые смастерил себе и Машеньке. Да такие аккуратные, что все диву дались. Залюбовались. Ваньке Машенька казалась такой хрупкой, что он ее на каждом шагу оберегал и жалел. Даже когда очередь убираться на посиделках подходила до Машеньки, Ванька всегда просил другую девушку. Даст ей какой-нибудь гостинец, и та с удовольствием за нее не только, как другие, окурки да шелуху от семечек из избы выметет, а пол косырем скоблила и мыла, как на большой праздник.

Машенька с первого вечера положительно ответила на любовь чернобрового красавца. Она понимала, что за него замуж любая девушка пойдет. И будет жить за ним, как за каменной стеной. Он мастер на все руки. Делает этажерки, шкафы, столы, стулья — да такого качества, что хоть на выставку в саму столицу отвози. Беспокойный. Кончатся дрова у хозяйки, у которой снимают посиделки, соберет товарищей, договорится с ними, и, смотришь, через день-два дров привезут, распилят их и расколют. Только топи, хозяйка.

Ванька и его друзья с весны этого года гуляли особенно буйно и весело. Они знали, что их к осени забреют в армию. Часто пели свою любимую частушку по этому поводу:

Мы с товарищами вместе

Двадцать лет шаталися,

А на двадцать втором

В солдатушки подалися.

Парни все были как на подбор: стройные, крепкие. Одевались в костюмы из черного шивьета (кто побогаче — из бостона), в белые коленкоровые рубашки с воротником на выпуск. У всех кудрявая шевелюра, на боку фуражка, и к ней пришпилена гроздь черемухи или сирени. Ни дать, ни взять — принцы. Им льстило, когда про них невесты пели:

Тенекаевских ребят

Можно издали узнать.

В правой руке тросточка,

А в левой папиросочка.

Но эти частушки девчата пели, когда они были довольны поведением своих женихов. А когда хотели созорничать над ними, пели про них другую частушку:

Тенекаевски ребята

Сшили брюки, пиджаки.

В черны брюки сунут руки

И стоят, как дураки.

Или еще такую:

Мне миленок изменил.

Я сказала: «Ох, ты!»

На нем белая рубаха

Из матерной кофты!

А одно время у парней была мода носить галоши. Так девушки придумали про них частушку такого содержания:

Тенекаевски ребята

Одели галоши.

Мимо окон ходят боком,

Думают хороши.

Но частушки частушками, а любовь остается любовью. Ванька без Машеньки не мог прожить и дня. При ней озорует, смеется, а домой придет и сам не свой. Тоска гложет несусветная. Хоть обратно беги к ней. И Машенька в нем души не чаяла. Жизни себе без него не представляла. И верила в него.

Ее мать, тетка Анастасия, услышав о беременности Машеньки, руками всплеснула: «Что же ты, дочка, себя и нас опозорила. Я ж вижу, что ты не такая стала. И люди перешептываются, увидев меня». Машенька в волнении ответила: «Маменька, Ванечка вчера сказал, что замуж меня возьмет. Скоро у нас свадьба будет. А люди, которые перешептываются, — злые. Добрые люди не позволят так себя вести». Но Ванька и рад бы взять Машеньку в жены, да мать его категорически была против. Сказала: «Не смеши людей. Чтобы хозяйство в семье вести, тебе нужна крепкая и здоровая баба, а не пигалица. Отслужишь армию — найдешь другую. Вон иди утопи котят, — тетка Авдотья показала сыну на помойное ведро с водой. — Кошка у нас опять окотилась!»

В углу избы, около старинного сундука, кошка облизывала котят, которые тыкались ей в живот. Ванька знал железный характер матери, потому и не перечил ей ни в чем. Взял котят, которые тихо и беспомощно мяукали и вырывались из его рук, спустился с крыльца и на березовом чурбане поочередно начал рубить им головы. Рубил неторопливо, думая совершенно о другом, и после каждого удара равнодушно рассматривал, как бьется в конвульсиях обезглавленное тело каждого котенка.

Стоял жаркий июль. Оранжевое солнце клонилось к закату. За деревней на пойменном лугу безутешно плакал чибис.