Даль весенняя

Народу собралось столько, что клуб не вместил всех. Некоторые стояли на улице. Судья спрашивал свидетелей: «Кто видел Бахарева Ивана в тот день, когда произошло убийство Марии Кузнецовой?» Одна молодая девушка ответила: «Я видела. Утром. Он рубил головы котятам. Они ползали по траве, пищали, а он брал их и… совершенно трезвый…» — «Так, так, значит, репетицией занимался, — отреагировал судья и, спустя минуту, добавил: — Убийство квалифицируется как умышленное». Люди ловили каждое слово судьи. Как от брошенного камня в большом пруду рождаются волны и распространяются до самого берега, так от судьи слова передавались друг другу до самых задних рядов и на улицу. Когда приговорили Ивана Бахарева к восьми годам лишения свободы, то по залу пробежало глухое волнение. Тогда такие происшествия встречались очень редко. В начале суда много нареканий было на Ивана. Затем люди смягчились, услышав из показаний, что Иван без ума любил Машеньку и предпринял убийство в запальчивости, после запрета его матери жениться на ней, которая, естественно, не ожидала такого исхода.

По окончании суда Ванька вышел на улицу и, увидев свою мать плачущей, сказал: «Мама, не подходи ко мне!» То ли из-за того, чтобы самому не разреветься, то ли из-за обиды, что она не разрешила ему брать Машеньку в жены. Вспрыгнул на коня, на котором приехал из милиции, и по привычке пропел частушку, но уже не как прежде, веселую и задорную, а скорбную и горькую, видимо, им заранее сочиненную:

Товарищи, что я сделал!

Две души я загубил!

Свою милочку зарезал –

В животе ребенок был.

Тут бабы взвыли, как на похоронах. Милиционеры взобрались на своих лошадей. Опять завязали Ваньке руки. И поехали.

Примерно через год или два Ваньку Бахарева видели. Он поздним вечером крался к своей избе. Говорили, что его отпускали за столярным инструментом, чтобы делать начальнику лагеря мебель.

После отсидки срока Ваня Бахарев в свою деревню не вернулся.

Эту историю мне рассказала моя теща Мария Ивановна Дерябина (Бахарева по мужу), проживавшая в то время в селе Тенекаево. Она присутствовала на том суде. Было ей в ту пору тринадцать лет. Еще она говорила, что Иван Бахарев (однофамилец ее мужа) прожил очень долгую жизнь. Последнее время жил в Москве у родственников. Когда Мария Ивановна прочитала ему его частушку, он удивился ее памяти и по его щекам покатились непрошенные слезы.

Отсвет далеких лет

Мария Ивановна Бахарева (моя теща), жившая до 1964 года в селе Тенекаево Пильнинского района, однажды мне рассказала (а ей рассказывала ее мать Прасковья Харлампьевна Дерябина, 1888 года рождения), что в их селе до революции проживал барин Волков со своей семьей. Барин был строг до жестокости, но справедлив. К нему простые крестьяне ходили на подработки. Весной сажали овощи и сеяли зерновые. Осенью собирали урожай. Молотили рожь, ячмень, овес, коноплю (пшеницу в тех местах до Советской власти не сеяли). Зимой возле дома чистили снег. В сельницах домолачивали то, что оставалось недомолоченным от осени. Перебирали картошку, лук. Барин притаивался где-нибудь и подсматривал за работниками: кто как работал, тому так и платил.

Летом ему приносили ягоды: с лугов — землянику, из леса — малину, смородину, черемуху. Естественно, у каждой ягоды была своя цена. Барин оценивал и рассчитывался с ягодниками. Одна женщина принесла ему туесок малины. Что-то барину ягода не понравилась. И он не купил ее. Женщина обиделась. Вышла из барского дома и у крыльца ее растоптала. И пошла домой. Вечером того же дня за женщиной сходил посыльный и привел к барину. Барин распорядился: «Выпороть!» Женщину отвели во двор. Положили на скамейку. Но сначала подняли сарафан и завязали его на голове. И выпороли.

Вскоре после революции барин Волков был вынужден со своей семьей бежать на Запад. Долгие годы в Тенекаеве стоял большой барский дом с его усадьбой. Последнее время его занимала школа. Затем школа сгорела. Но до сих пор сохранился барский пруд со старыми ивами.

В разгар войны (1942–1943 гг.) в Тенекаево приехала дочь Волкова Соня-барыня. Когда родители эмигрировали, она была еще девочкой, а в войну приехала зрелой дамой. Два дня она прогостила у своих бывших соседей. В глухую полночь у пруда под ивами выкопала очень много золотых драгоценностей, припрятанных ранее отцом, и уехала. Несколько ребят после ее отъезда утром, идя в школу, нашли золотые монеты, дорогие браслеты, часы. Приезжала милиция. Кое-кого поспрашивали. Но не забрали никого. Расспросили хозяев, у кого она гостила. Те ответили: «Да, была у нас Соня-барыня. Попросила лопату. Куда-то уходила часа на три!» На этом дело и закончилось.

Вскоре после отъезда Сони-барыни некоторые крестьяне разбогатели. Стали кушать хлеб вместо лебеды. Вместо лаптей носить валенки. А вместо своих халуп под соломенной крышей построили добротные дома.

Мария Ивановна рассказала еще про одну зажиточную семью по фамилии Играшкины, которую в начале 30-х органы НКВД сослали куда-то далеко от родных мест.