Далёкая песня дождя

Дождик, дождик, перестань,

Я поеду в Верестань!

Я с удовольствием раз за разом повторял эту странную, услышанную как-то от бабушки рифму, совсем не понимая, зачем мне ехать в какой-то там Верестань, когда закончится дождь.

Взрослые часто с улыбками наблюдали из окон за моим чудачеством. Наверное, я походил на большой поющий гриб с крутящейся черной шляпкой.

Сегодня дождя не предвещалось, но бабушкин зонтик сразу же с подъема оказался в моих руках, не случайно и не ради каких-то там бесполезных забав. Еще вчера перед сном в моей гениальной юной башке родилась идея парашютирования при помощи зонта с крыши Савоськиного домика. Конечно же, этот даже по моим мальчишеским понятиям дерзкий замысел возник не на ровном месте, в его основу легли многочисленные захватывающие рассказы дяди Леши о прыжках с парашютом смелых и непобедимых воинов-десантников, одним из которых он в свое время являлся и о чем с гордостью периодически вспоминал.

Изначально я планировал прыгнуть таким оригинальным и невероятно смелым способом со стрехи нашего общего жилища, но, оценив его высоту (дом был высокий и добротный), решил для начала совершить учебный прыжок со здания поменьше.

Несмотря на июньскую теплынь, я нахлобучил на голову дедову военную шапку-ушанку с блестящей кокардой ВОХР, на ноги — резиновые сапоги и подпоясался Лешиным солдатским ремнем. Казалось, что в таком оригинальном виде я здорово походил на смелого воина-десантника.

В этой громоздкой амуниции со сложенным зонтом в руке (по задумке он должен был открыться во время прыжка) с трудом забрался на покатую крышу по шатким ступеням садовой лестницы, еще с вечера перенесенной к месту «подвига», и, очутившись у самого конька, сразу же глянул вниз. Степенно проходивший мимо рябой петух, бесстрашный уличный задира Петруха, виделся мне маленьким пестрым воробышком на фоне нежно-зеленой июньской травы. Снизу дровяник казался крепкой приземистой хаткой, а испуганный взгляд с крыши увеличивал его высоту в разы.

Я старательно выговаривал детсадовский стишок, и зубы стучали в такт произносимым строчкам. Поправляя сползшую на глаза дедову ушанку, запрокинул голову вверх и увидел, как высоко-высоко в лазурном бездонном небе гордо парит большая птица, наверное, сокол; бесшумно двигаясь по спирали в невидимых воздушных потоках, она то вольготно зависает на месте, то раздольно и стремительно закладывает широченные круги. Мне показалось это добрым знаком.

Решив, что в «форме воина-десантника» будет невероятно трудно спуститься со стрехи дровяника и безопасного пути назад уже не существует, я изо всех сил до боли в деснах стиснул зубы, дрожащими руками раскрыл «купол парашюта» и, охнув на весь окрест, сиганул вниз.

Сначала мне показалось, что распахнутый зонтик наполнился свежим утренним воздухом и ощутимо замедлил мой отважный прыжок. Как будто чьи-то нежные мягкие руки бережно придерживали меня в этом бесшабашном полете, в груди вдруг стало нестерпимо щекотно и рот сам собой растянулся в широченной, от уха до уха, улыбке.

Все это неожиданное наслаждение длилось лишь одно короткое мгновение, но мне казалось, что я неспешно парю над землей и до встречи с петухом Петрухой целая вечность.

Неожиданно над головой раздался звучный хлопок! Невольно вздернув голову, успел увидеть сложенный кверху спицами зонт. «Купол погас…» — вдруг пришла на ум Лешина, до сих пор непонятая мною фраза, и мои сандалии, а за ними и место пониже ремня довольно жестко впечатались в сочную высокую траву. Над головой, как в замедленном кинокадре, красиво распушив цветастое, переливающееся на солнце оперение, бесшумно кувыркался Петя-петушок — алый гребешок.

— Ого! Ну ты, солдатик, даешь! — откуда-то издалека раздался прокуренный голос дяди Леши.

Я в ответ снова охнул, но уже не так залихватски, как на краю крыши, а очень протяжно, жалобно: «О-о-о-х» — и через секунду уже лежал на Лехиных руках, а через час — в больничной палате Морзоновской больницы.

9

Бабушка навещала меня ежедневно: то коржик принесет, то булочку — и каждый раз спрашивала:

— Болит?

Я молча извлекал со дна бумажного кулечка и с аппетитом поглощал неимоверно вкусный кулинарный изыск.

А бабуля не унималась. Она внимательно всматривалась мне в глаза и повторяла:

— Болит?

Завершив уничтожение коржика, я с видом бывалого, раненого в недавнем бою десантника нарочито басовито отвечал:

— Да не болит уже!

Дед пришел отведать «раненого воина» лишь один раз. Уже позже я узнал, что он все эти дни дежурил и за себя — в охране шинного комбината, и за бабушку — на автобазе.