Далёкая песня дождя

На этот раз лакомством для больного внука служила свежая, как сказал дед, «только с грядки», клубника. Я с удовольствием смаковал каждый крупный сочный плод, аккуратно складывал зеленые «хвостики» на предусмотрительно припасенную дедом газету и, сдвинув брови, делово, как взрослый взрослому, рассказывал о своем героическом полете с крыши дровяника, о большой птице над головой, о Пете-петушке, о том приятном моменте, когда я вроде бы застыл под зонтом в воздухе, и, конечно же, о роковой технической поломке «десантного парашюта». При этом о бесславном падении на копчик я решил умолчать и, с сожалением проглотив последнюю ягоду, закончил услышанной в каком-то кинофильме фразой:

— Ой, дед, вся жизнь у меня тогда перед глазами пролетела.

Дед еле заметно ухмыльнулся и продолжил разговор хорошо известной мне фразой:

— Вишь, внучок, как получается…

Я уже знал: за этими словами последует любимая мною дедова философия, невероятно близкая мне и доступная для моего детского понимания жизни, ее многочисленных непонятностей, странностей и коллизий.

— Время-то не шибко большое на земле этой ты прожил, все у тебя еще впереди. Не одну кадушку еще хлебнешь — и радостей, и горестей. Время, оно ведь как та птица, что над твоей головой кружила: то зависает на месте, то вьется по кругу, то летит стрелою, так быстро, что страшно назад оглянуться.

Он легко кашлянул в кулак и пододвинул ко мне поближе эмалированную миску с ягодами.

— Так и жизнь наша: то медлит, когда руки мамкины нас качают или тятька за локоток придерживает, то летит неудержимо, когда за партой наукам разным учишься иль трудишься справно с утра до вечера да своих деток в заботах растишь, то стоит на месте, когда передых от суеты мирской вдруг душа запросит…

Он задумался на секунду и продолжил:

— …то по кругу парит: случилось что хорошее иль не шибко — глядь, а ведь было это уже с тобою, порой и не вспомнишь, где и когда, а ведь точно знаешь, нутром чуешь — было! И весь этот полет от тебя самого зависит. Как сам задумал, как сам сделал, так и время под тебя подстроится, крылья свои расправит и подхватит тебя, как тебе надобно будет.

Он глянул в окно, как будто видел там, за облаками, эту самую птицу.

— Вот ты, зонтик бабушкин над собою раскрыл и время в воздухе для себя замедлил, может, потому и не поломал косточки свои молодые, так, ушибся малёхо… Да и Савоська, как всегда, начеку был.

Дед завернул клубничные хвостики в газету, поискал взглядом мусорное ведро, не нашел и засунул сверток в карман брюк, потом накрыл своей шершавой, грубой и удивительно легкой ладонью мою измазанную ягодой ладошку. От него пахло клубникой и табаком, это сладкий запах с легкой горчинкой приятно щекотал ноздри, и на душе было покойно, тепло и уютно. Время остановилось. Хотелось, чтобы эта остановка длилась как можно дольше.

— Вот Леша наш давеча, когда мы с ним дрова на заднем дворе кололи, говорит: «Время — это течение необратимое, и протекает оно всегда в одном направлении — из прошлого в будущее…»

Он снова ухмыльнулся.

— Леша, он, конечно, очень умный, уйму книжек разных прочитал, много всего знает, но не согласен я с ним. По тому, как он это дело толмачит, время само по себе летит, и мы тут вроде бы как ни при чем — смотрим на часы и движемся по ветру из прошлого в будущее, живем как понимаем да как можем по этим часам. Ой, не согласен я…

Дед снова посмотрел в открытое окно куда-то вдаль и, не отпуская мою руку, задумчиво подытожил:

— Время — это птица…

А я, стараясь подражать дедовой мудрой задумчивости, повторил им сказанное:

— Время — это птица, — и уверенно добавил: — Большая и красивая…

10

Через две недели мои ноги, ушибленные в результате героического прыжка с крыши Савоськиного жилища, бегали как новенькие (ну, почти как новенькие), чему был несказанно рад не только их законный владелец, но и все его близкое окружение. Дед с видом знатока анатомии то и дело ощупывал мои худющие острые коленки и раз за разом, хитро щурясь, спрашивал:

— Не скрипят?

Я заливался жизнерадостным смехом и бодро отвечал:

— Ну что ты, дед! Конечно же не скрипят! Это же не телега!

Дед удовлетворенно хмыкал и, не меняя выражения лица, с тем же хитрющим прищуром озвучивал эпикриз:

— Лады. Раз такое дело, служить этим коленкам долго и без поломок.

Как только дед погрузился в чтение своей любимой «Красной Звезды», а бабушка пошла к соседке за парным козьим молоком для моей послебольничной реабилитации, я птицей устремился к дровянику. Голова соседа дяди Коли в соломенной шляпе, торчащая над новеньким, еще не крашеным забором, удивленным взглядом проводила меня по всему маршруту через двор. Я же влетел в Савоськино жилище и плотно прикрыл за собой дверь. Согретый добрым июньским солнцем воздух заботливо укутал меня своей мягкой теплынью, ни с чем не сравнимый дух просохших поленьев приятно щекотал ноздри и, незаметно забравшись под рубашку, нежно поглаживал грудь и плечи.