Далёкая песня дождя

— Было это на исходе Гражданской войны, — начал свой рассказ дед, — мне тогда девять годков стукнуло. Помню, зима в тот год выдалась шибко снежная да морозная. У нас в селе квартировал кавалерийский красноармейский полк. Красногвардейцы расселились по хатам, а в каждой конюшне, коровнике либо в сарае домашний скот потеснили буденновские боевые кони. Жилось тогда и без того не сытно, но люди не роптали, ждали весны как избавления от военного лихолетья и чем могли помогали красноармейцам. И служил в том полку парнишка один, с виду мой ровесник. Был он на голову выше меня, да и в плечах поширше, из-под его буденовки выглядывал густой чуб цвета спелого льна, а глаза были такой удивительной голубизны, что это издаля было заметно.

Носил тот малец форму буденновскую, шинелька с синими «разговорами» по росту подогнана, сапожки ладненькие хромовые,[31] шашка при нем была, как у всех, кавалерийская. Но приписан он был не к боевому отряду, а к тыловому обозу. Частенько мы видели его в работе: то дрова умело колол и кухню походную топил; то хворост из лесу на санях подвозил, ловко управляя старой худющей кобылой; то убирал большой, не по росту, лопатой снег во дворе красноармейского штаба.

Сельские мальчишки, да и я в их числе, завидовали этому хлопцу: такой малой, а уже красноармеец, да при личном оружии. Пробовали мы с ним подружиться, подходили компаниями, но на наши разговоры он совсем не реагировал, делал вид, что нет нас вовсе, даже не оглядывался, когда окликали. Такое неуважение нас здорово задевало. И стали мы, совсем не сговариваясь, его всячески подначивать. То слово обидное, проходя мимо, кинем, то снежком в спину запустим. Но в прямую ссору с ним вступать опасались, наличие на вооружении того мальца шашки остужало наши горячие головы.

Проживал мальчуган совместно с поварской командой в хате местного попа отца Никодима, здорового сорокалетнего мужика с косой саженью в плечах. Я как-то приметил, что малец и поповской семье по хозяйству помогает: колет дрова, чистит хлев, ходит по воду.

В начале марта с первыми весенними ручьями полк закончил зимовку и тронулся конным маршем на Самару. Село сразу опустело и жизнь в нем как будто замерла. К всеобщему удивлению, парнишка с красногвардейцами не убыл, а так и остался у Никодима.

Отец мой от кузнеца дядьки Матвея, когда менял подковы нашему гнедому Буяну, узнал, что в преддверии жестоких боев полковой комиссар упросил священника оставить их воспитанника у себя на постое «до окончательного разгрома белогвардейских и иностранных империалистических полчищ». Матвей всю зиму красногвардейцам коней ковал, потому многое от них знал. Помню, батька пошутил тогда, мол, хотел бы поглядеть, как комиссар с попом гутарят. Поп сразу на комиссарскую просьбу согласился, малец ему давно приглянулся: молчаливый, работящий, да и дармовой работник, когда в доме одни девки, ему лишним не был.

Перед тем как проститься, комиссар поведал Никодиму, что парнишка этот без роду без племени и пришел к ним в отряд в прошлую зиму, когда стояли они под Богоявленкой. Пришел он не один, а вместе с древним, согбенным годами старцем — борода ниже пояса, глаза без цвета, нос крючком, лицо в глубоких морщинах. Оба странника были сильно обморожены, так что старик до утра не дожил, а, отдавая Богу душу, поведал буденовцам, что внучка его кличут Савоськой — Савелием, или Саввой, значит, — и просил не бросать мальца, мол, правда в нем живет такая, что всех добрых людей согреет, да в злую годину поможет, да от бед нежданных-негаданных убережет. [32]

Савоська долго в лазарете провалялся, думали уж, что вслед за дедом пойдет, а он по весне вдруг пошел на поправку и на ноги с первой капелью встал. Мальчишка быстро прижился в полку и стал своим для всех. Его даже приказом командира зачислили на полное красноармейское довольствие, вручили винтовку, шашку и закрепили за новым красногвардейцем неказистую смирную кобылку.

14

На другой день после этого разговора шел я со школы мимо церквушки нашей и заприметил, что Савоська сидел на церковном крылечке и, щурясь на солнышко, нежился под его первыми теплыми лучами. Малец, как и прежде, был в буденновской гимнастерке и шароварах. Вот только замест хромовых сапожек был обут он в новые лыковые лапти с чистыми онучами. На худых коленях его клубком свернулся рыжий пушистый котенок. Меня почему-то потянуло к этой доброй компании. По-свойски присев рядышком, я постарался как можно приветливее взглянуть на мальчишку и обратился к нему с вопросом, который давно обсуждала вся школьная ребятня:

— А ты почему, Савелий, в школу не ходишь? — и все же не утерпел, чтоб не съязвить: — Ученый, что ли?

В ответ не услышал ни звука. Савоська глядел куда-то вдаль своими голубыми бездонными глазами и гладил котенка. Будто бы меня и не было рядом. Обида сразу же взяла за живое.

— Чего молчишь-то? Аль язык проглотил?