Далёкая песня дождя

А навстречу уже ковылял сухой седовласый дедушка, умело управляющий парой новеньких костылей, пришлось еще немного задержаться у приоткрытой створки двери. Старик улыбнулся мне как-то вымученно и обреченно, затем еле слышно произнес старомодное «благодарствую».

— Хацу малозынова! Хацу малозынова! — раздавалось в большом светлом вестибюле центрального корпуса. Я быстро, стараясь не задерживаться, преодолевал пространство от входа до лифта (мама лежала на седьмом этаже), но взгляд невольно скользил по людям, густо заполнявшим это просторное помещение. У окна на небольшом диванчике, вплотную друг к дружке, уткнувшись в экраны мобильных телефонов, уютно устроились крепкий черноволосый парень в белой майке с надписью «Таэквондо» и стройная девушка в розовом спортивном костюмчике и домашних тапочках поверх белых носочков. Под ее глубоко запавшими глазами просматривалась легкая синева, голова же была повязана черной банданой с белыми черепами (невольно подумалось о своеобразном чувстве юмора у владелицы косынки). Чуть левее у колонны рядом с маленьким худосочным мужичком с реденькой бесцветной шевелюрой и в мятом сером костюмчике на таком же диване восседала пышногрудая краснолицая женщина лет сорока в цветастом халате.

— Витька с Аленкой пока пусть у мамы поживут, ты ж все равно целыми днями в поле, — услышал я, как она наставляла мужа. Тот подобострастно смотрел жене в рот и лишь потряхивал в ответ жиденьким чубчиком.

В углу у самого выхода к лифтам на широкой скамье, обитой коричневым дерматином, разместилась высокая худощавая женщина лет семидесяти с прямой спиной, крупными жилистыми рабочими ладонями. Белый платочек на ее голове был аккуратно повязан узелком на затылке, коричневая старомодная кофта, надетая поверх больничного халата неопределенного цвета, мешковато обвисала на плоской груди.

— Вязi мяне дадому, Нiнка, — обращалась она к полной толстоногой женщине лет тридцати пяти, наверное, дочке, — дома буду памiраць.

Та глубоко вздохнула, так что кофта, такая же как у матери, опасно натянулась на громадном бюсте и, торопливо поправив упавший на глаза белокурый локон, ответила:

— Падлячыцicя яшчэ, мама. Тут жа дактара, лекi, да i кормюць добра.

Продолжение разговора моим ушам было уже недоступно, перед самым носом неожиданно распахнулась дверь грузового лифта, и я по инерции шагнул внутрь. Но, не успев осмотреться, вынужден был вернуться, чтобы пропустить медицинскую тележку с лежащим на ней, желтым, как лимон, пожилым человеком. Молоденький санитар (по виду практикант) поправил сползшую белоснежную простыню с чрезмерно худого неподвижного тела и, не глядя на него, покатил по длинному полутемному коридору. Я проводил невеселую процессию взглядом и, уже смелее, снова шагнул в лифт, но там неожиданно натолкнулся на «мощную позиционную оборону».

— Грузовой лифт для лежачих! — низенькая коренастая женщина в синем рабочем халате уверенно встала на моем пути, — вы разве лежачий?

— Нет, как видите, — ответил я.

— Для ходячих — пассажирский лифт! — не оценила мою мрачную иронию лифтерша и звучно захлопнула перед моим изумленным лицом металлические складные створки.

Маминым лечащим врачом оказалась совсем молодая женщина, вернее, еще девушка, по виду недавняя выпускница медуниверситета. Она вышла ко мне из ординаторской и, прислонившись спиной к покрашенной зеленым стене, плохо скрывая волнение, растерянно произнесла:

— У вашей мамы четвертая стадия. Мы постараемся сделать все возможное, но вы же сами понимаете… Главное, угадать с лечением, ну и чтобы сердце выдержало…

Я не знал, что ответить. Постарался приободрить молодого специалиста улыбкой (получилось, конечно же, безобразно), произнес невнятное «спасибо» и двинулся к маминой палате в указанном врачом направлении.

Мама дремала, лежа на слишком большой для нее кровати, прислоненной к стене у окна. Над ней возвышалась капельница с каким-то бесцветным препаратом в перевернутом вниз горлышком сосуде. Бледное лицо, синева под глазами, прикрытые веки слегка подрагивали в глубоких глазных впадинах. Но губы! Губы были филигранно выкрашены светло-розовой перламутровой помадой, а густые белые волосы уложены в аккуратную прическу. Она ждала меня! Счастливая улыбка мгновенно расслабила все, еще секунду назад напряженные, мышцы моей физиономии. А мама, видать, почувствовала мое присутствие, тяжело открыла глаза и еще затуманенным, но теплым взглядом ласково коснулась меня. И на душе самую малость полегчало.

— Ой, сыночек, зачем столько приволок? — она посмотрела на большой, заполненный продуктами, пакет в моих руках, попыталась привстать, но лишь слегка приподняла голову и сразу же опустила ее на подушку, — я же не съем столько.

Глубоко в ее серых глазах затаилась нестерпимая боль. Она перевела взгляд на соседку по палате (та сидела на расправленной койке у стены напротив и что-то «строчила» в «мобильнике») и хорошо знакомым мне учительским тоном произнесла:

— Лиза будет помогать.