Далёкая песня дождя

Приняв к сведению изложенную мною характеристику Натахи, Серега еще раз оценивающе зыркнул на ее удаляющуюся в сторону спортзала нескладную долговязую фигуру и утащил меня, как он сам выразился, «наслаждаться жизнью, несмотря на бренность бытия». В пересказе на общедоступный лексикон это означало, что друг получил сегодня стипендию и приглашает меня откушать с ним на пару наш любимый «Минский торт». Для тех, кто забыл или не знает, сообщу, что это кулинарное чудо по своим вкусовым качествам неохотно уступало лидирующие места на пьедестале народных пристрастий тортам «Москва» и «Прага». Но не будем вдаваться в такие необязательные подробности, ведь это повествование посвящено всепоглощающей любви, а не банальным кулинарным изыскам.

Не прошло и двух дней, когда Серега с таинственным видом великого заговорщика сообщил, что он, последовав моему положительному примеру, влюбился в Танькину подругу Натаху. С аппетитом дожевывая ароматный пирожок с ливером, он почему-то процитировал Джека Лондона, особо почитаемого мною писателя: «Любовь не знает логики, она выше разума» — и глубокомысленно добавил:

— Этот чувак знал толк в любви.

Таким образом, создав интригу при помощи великого мастера слова, мой друг щедро вытащил на божий свет подробную информацию о своих головокружительных успехами на любовном фронте (как всегда, бессовестно врал), и при этом сообщил самое важное и волнительное для меня:

— Сегодня у нас с Натахой свидание. Она обещала привести с собой подругу, — Серега выждал паузу и, хитро прищурив левый глаз, победоносно добавил: — Ту самую красотулю, по которой у тебя слюнки текут. Будешь мне должен, чувак!

Время для меня остановилось! А Серега, мощно усиливая интригу, добавил:

— Прошвырнемся в кафешку, а затем зарулим в нам в лесотехникум на дискотеку. Там под «Кафе «Калифорния»«признаешься своей глупышке в любви и растопишь лед в ее черствой необразованной душе.[43]

Вечером этого же дня я в новеньких черных штроксах и темно-синей байке, ежеминутно поглядывая на наручные часы, сидел у Сереги на кухне и в нетерпении ожидал, когда мой друг высушит раскаленным утюгом свои постиранные, но не высохшие вовремя джинсы. Когда же он наконец предстал предо мной в своем «парадном одеянии» — искусно вытертых «Вранглерах» и турецком сером свитере из козьей шерсти, — я недвусмысленно постучал ногтем указательного пальца по циферблату своих наручных часов, до встречи с нашими любимыми оставалось всего полчаса.

— Да ладно, успеем, — успокаивающе произнес мой верный товарищ, — давай-ка выпьем и закусим на дорожку. На столе волшебно возникла трехлитровая банка консервированного сливового компота. Я был не в силах отказаться от этого фантастического десерта, при этом никакая угроза для моего крепкого молодого организма в этом безобидном и довольно приятном лакомстве даже намеком не усматривалась. Янтарный кисло-сладкий нектар на время затушил во мне пламенеющее чувство всепоглощающей вселенской любви, а тающие во рту, неимоверно приятные на вкус, фрукты наполнили живот легкой медовой тяжестью. Банка мигом опустела, и мы, довольные собой, в приподнятом настроении и в предвкушении приятного времяпрепровождения двинулись в путь навстречу вожделенным любовным приключениям.

Первые, еще совсем робкие намеки на приближающуюся опасность возникли уже во дворе Серегиной кооперативной пятиэтажки. Странный звук металлическим ломом пронесся во мне вертикально от горла к низу живота и грохнулся на дно так тяжело, что пригнулись колени. Я даже не успел испугаться и совсем не заподозрил, что это было только самое начало великого, запомнившегося на всю жизнь представления — так сказать, симфонии, блестяще исполненной моим молодым здоровым организмом. Эх, молодость, молодость, как же ты беспечна!

От женского общежития художественного училища, на крыльце которого мой друг договорился встретиться с подругами, нас отделяло всего-то полтора километра. Но этот короткий отрезок пути, который я без каких-либо проблем преодолевал ежедневно, следуя из дома на учебу и обратно, на этот раз превратился для меня в кромешный ад. Еще на далеких подступах к «художке» мое нутро до краев наполнилось вакханалией множества разрывов невидимых воздушных шаров. Причем каждому такому разрыву предшествовал тупой болезненный удар то в одну, то в другую область моего, как мне представлялось, значительно раздавшегося в размерах чрева. Казалось, будто какой-то малюпатенький вредный чертенок хаотично носится у меня внутри, отталкивается своими копытцами от стенок и пронзает острыми рожками большую связку воздушных шариков.

— Может, ну его, это свидание, — неуверенно бросил в спину ускорившего шаг друга.

Не посвященный в истинную причину моего волнения, Серега, не оборачиваясь, постарался приободрить меня, как всегда, корректно и даже дипломатично: