Далёкая песня дождя

Стройная, улыбчивая, сероглазая блондиночка. Новая сотрудница в соседнем с нами отделе. Как увидел ее в нашей конторе, в полутемном коридорчике между кабинетами, светленькую как лучик солнечный в утро майское, так сам на ее крючочек сердцем и насадился. Давно мне так больно и так благостно не было. Впрочем, внешность ее, бесспорно прекрасная, здесь совсем ни при чем. Есть в ней что-то такое, чего раньше я и в помине нигде ни у кого не встречал. Да и слов к этому никаких не подберешь. Искренность, что ли? Да нет же, это — само собой. Доброжелательность? Опять не то. Этого у нас, славян, воз до неба да с верхушечкой. Жизнелюбие? Сердечность? Милосердие? Чувственность? Вот-вот, уже ближе. Это, конечно же, все в ней имеется, но не такое оно, как у всех, — привычное для восприятия.

Вот, к примеру, посмотришь на нее со стороны и увидишь, как она вся светится и сияет, словно все ее в жизни радует, и нет у нее никаких трудностей, и люди ее исключительно добрые и отзывчивые окружают. Скажешь ей слово ласковое, а она в сию минуту отзовется благодарностью втройне. А вот если историю ей какую занимательную накоротке поведаешь, будет слушать с неподдельным интересом, внимательно так, вслушиваясь в каждое слово, будто девчушка маленькая. А глянешь в эти громадные глазищи, так даже на самую малость слукавить не сможешь. И смотришь, смотришь на красоту эту — и взгляда отвести не в силах. А она лишь мило улыбается и солнечными искорками в зеленых зрачках играет. Зеленых? Ну да — зеленых. Я не ошибся совсем. Потому как когда в лучах солнечных она у окошка присядет, вмиг глазищи ее из бархатного серого в зелень весеннюю окрашиваются. Вот чудо-то какое! И рассмотрел я даже в этих удивительных очах, где-то глубоко-глубоко, грустинку затаенную. Подумал сначала, почудилось, после пригляделся — нет, не почудилось вовсе, имеется у нее грусть, которую она на поверхность не выносит. Не утерпел, сказал ей об этом, а она лишь краешками губ улыбнулась в ответ и снова грустинкой своей блеснула. Спрашивать бесполезно, не признается ни за что, откуда кручинка эта.

Ей-богу, нигде такой душевности не встречал. Думал, что о таких только в книгах пишут. Считал, на то они и писатели, чтобы выдумками всякими людям головы морочить. А тут такая неожиданность вышла. Зацепила меня она, ох, как зацепила. Даже по шагам ее отличаю от других, когда у моей двери она каблучками цокает. Как услышу, что мимо идет, бросаю любое дело, даже самое важное, и выскакиваю ей навстречу с улыбкой от уха до уха, будто у меня плановый перерыв, и она здесь совсем ни при чем. При этом выражаю «искренне удивление» от нашей неожиданной встречи, и начинаю чепуху всякую молоть экспромтом, только бы ее хоть на чуток задержать, рядом с ней хоть минутку-другую побыть, в глаза ее расчудесные заглянуть. По взгляду вижу — раскусила она меня, но обидеть не хочет, стоит рядышком, чепуху мою слушает и мило улыбается. В какой-то момент мне даже стыдно стало, что отвлекаю ценного сотрудника от важных дел, почувствовал, как уши мои жарким огнем зарделись, но не реагирую на этот явный сигнал. Уж и слова у меня заканчиваются, как только не изворачиваюсь, чтобы еще хоть на чуток ее задержать. Стою, не в силах от нее оторваться, и дыхание ее лицом чувствую: молодое, свежее, пьянящее.

Наконец выпалил одной длинной очередью всю свою галиматью и замер в растерянности. Надо бы в этот момент пожелать доброго дня и вежливо откланяться, так нет же — стою молча с горящими устами, и взгляда от нее отвести не могу. И она стоит молча, как будто ждет еще чего-то. Коллеги мимо снуют туда-сюда, здороваются, мы им отвечаем. Один из соседствующего с нами управления ехидно мне улыбнулся, мол, понимаю вас, коллега, и юркнул за угол. В другой раз ответил бы ему позаковыристей, а сейчас сделал вид, что ехидство его меня совсем не тронуло. Боялся, что одними неосторожным движением нарушу эту чудную тишину между нами, в которой каждый из нас думал о чем-то своем, а может быть, об одном и том же, во всяком случае, мне так хотелось.

Как только почувствовал, что вот-вот она, сославшись на дела, удалится восвояси, выпалил первое, что пришло на ум:

— А меня в Общество рыболовов и охотников приняли!

— Поздравляю, — восторженно воскликнула она и протянула свою узкую ладошку. Я притронулся к ней осторожно, чуть дыша, как к хрупкому раритету, и почувствовал каждой подушечкой пальцев нежное тепло.

И снова неловкая пауза. Стоим, смотрим друг на друга.

— А у меня в кабинете на подоконнике цветок разросся, даже и не знаю, что с ним делать, — зачем я это ляпнул — сам не понял.

А она неожиданно ухватилась за эту мою фразу, как за спасительную палочку над омутом, и стала рассказывать, как следует ухаживать за вазонными цветами. Говорила, что цветы, как и люди, любят ласку, что их следует холить и лелеять, говорить с ними нежно, лепесточки поглаживать.