Итак, добирается до работы таким рискованным способом этот стареющий мужчина и зарывается в горы бумаги с высочайшими повелениями, погружается с головой в компьютерные бдения, напрягает все свои трудоспособные извилины. Готов он горы свернуть даже за эту смешную мизерную зарплатку! Но как только послышится ему за тонкой дверью в коридоре звук ее каблучков или милый голосочек, все, что до этого было самым важным, уходит на последний план, а впереди на самом что ни на есть первом месте — снова она.
Зацепила так зацепила. Вот только не надо мне городить чушь о служебном романе! Нет никакого романа и быть не может! Я вам отвечаю! Хотя, стоп-стоп, на этом остановлюсь.
Может, она и догадывается о моих чувствах, наверняка догадывается. Но в этом я ей никогда не признаюсь! Хоть пытайте, хоть казните меня! Кое-кто скажет: «Зря». Может быть, и зря, но, сами посудите, что ей с моим признанием делать? Она — верная жена, любящая мать, заботливая дочь. И все это в ней гармонично сочетается, это и есть ее счастье. И тут вдруг я со своей любовью: встречайте с оркестром! Нет, никогда я ей ни словечка об этом не вымолвлю, не выдам даже малейшим намеком. Иначе порвется наша незримая связующая нить, и ничего между нами не останется, кроме недоумения с ее стороны и стыда за эту нелепость — с моей. А может, мне это только кажется?
Зацепила меня она, ох, как зацепила. Вот возьму как-нибудь, извлеку тайно из конторской «пожарной» шкатулки ключ от ее кабинетика и оставлю на столе большой букет роз или пионов. Нет, лучше роз, они ей больше подходят. Пусть радуется. Нет, так не пойдет, она ж сразу догадается, кто это «преступление» совершил. Конечно, догадается. Кому еще из нашей низкобюджетной конторы взбредет в голову дарить цветы коллеге, пусть даже такой милой?
Пристыдил я себя за это малодушие — и вот уже букет на ее столе! Будь что будет! Пусть догадывается, все равно не признаюсь…
Минск, 2023 г.
Анатолий Аврутин
Он едва успел спуститься с высокого крыльца проходной и, словно сраженный шальной пулей, упал как подкошенный на мерзлый асфальт, широко раскинув в стороны ноги с большими ступнями, заботливо обутыми в новенькие зимние полусапоги. Совсем еще не старый широкоплечий мужик, совершенно лысый с высоким лбом без видимых морщин и узкими бескровными губами. Сильные руки с крупными бугристыми ладонями покоились рядом с коренастой почти квадратной фигурой. Скромная, но чистая аккуратная одежда без присущего многим минчанам столичного лоска выдавала в нем человека простого, среднего достатка, скорее всего, провинциала.
Казалось, он только что досадно поскользнулся и сейчас обопрется на свои крепкие руки, откроет глаза и встанет перед нами во весь свой немалый рост. «Ну, вставай же!» — хотелось крикнуть ему, но голос не слушался, замер где-то у самого кадыка и не вырывался наружу.
Красивая новенькая клиника блистала на солнце своими чистенькими окнами, легкий осенний ветерок кружил под ногами пестрой опавшей листвой, рощица по обе стороны от неширокой асфальтированной дороги весело гомонила птичьим многоголосьем, стеклянный куб проходной раз за разом выпускал к автобусной остановке разноликие группки завершивших смену медработников, они спешили к пыхтевшему выхлопами длинному рейсовому автобусу с «гармошкой» посередке, и лишь немногие, случайно заметив лежащего, задерживались на мгновение и снова спешили к автобусу или к расположенной неподалеку автомобильной стоянке.
А он смиренно лежал в сторонке, никому не мешая, никого из суетливо мельтешащих рядом не задерживая. Его умиротворенное уже покрытое мертвенной бледностью лицо с крупными волевым чертами и еле заметной улыбкой на узких посиневших губах выражало недоумение. Как будто, падая, он так и не понял, что случилось, как будто ему стало стыдно за свое нелепое падение, и, казалось, что эти безжизненные губы вот-вот разомкнутся и тихо произнесут: «Простите, ради Бога, что так получилось».
Застывший взгляд его, устремленный куда-то за белые кучевые облака, словно искал направление дальнейшего движения или, может быть, провожал в высокую неизвестность улетающую легким перышком душу.