Далекий, как звезды (СИ)

Разноцветные пластиковые стулья. От них рябит в глазах — желтые, красные, голубые. Стены из рыжего кирпича. Очевидно, идиот-дизайнер интерьера хотел избежать излишней строгости и формальности обстановки больничного вестибюля, но расположить посетителей на позитивный лад ему не удалось, потому что дело тут вовсе не в цвете мебели и стен...

Шерлок закрыл глаза, но разноцветные пятна продолжили навязчиво крутиться перед ним, от этого дурнота накатывала волнами. Невыносимо. И он вновь поднял тяжелые веки и скользнул взглядом в поисках чего-то, на чем можно задержать взгляд. Что угодно, лишь бы не эта карусель ярких пятен.

Поздним вечером в холле госпиталя лишь несколько посетителей. Шерлок взглянул на группку из трех человек, скорбно застывших в углу, и быстро отвел глаза. Смотреть на этих людей невыносимо — они просто воплощение тревоги, горя, страха. Как и он, они ждут приговора.

Когда-то он мог равнодушно изучать людей в такой ситуации, спокойно дедуцировать, кто они, почему так переживают. Не то чтобы он был совсем безучастен к чужому горю, просто не понимал его природы, сам не чувствовал ничего подобного. Сомневался в искренности реакций людей в таких обстоятельствах, допускал, что это всего лишь демонстрация, обычай. Сам же старался быть безучастным и беспристрастным, как Фемида. Бравировал этим.

А теперь? Сегодня он впервые понял, что значит — бессилие перед неотвратимой потерей дорогого человека, хлебнул полной мерой.

Демонстрирует он сам что-либо? Возможно. Сидит как пень. Вернее, заставляет себя неподвижно и смирно торчать на стуле, чтобы не сорваться и не разбить лоб об эту глупую кирпичную стену напротив.

Ему бы уйти отсюда, выйти наружу, но он просто не мог заставить себя двигаться.

Не в силах больше выносить вида этого приюта робкой надежды и скорби, Шерлок снова попытался закрыть глаза. И оказался наедине с тревогой и отчаянием. Странное свойство человеческой натуры: страх легче переживать в компании с кем-то. Шерлок поспешно вынырнул из мрака в постылую рябь разноцветных пятен.

Чтобы отвлечься, перевел глаза на брата: тот стоял как истукан со своим вечным зонтом в нескольких метрах от него. Если он что-то и демонстрирует, то как всегда только холодную официальную отстраненность. Хотя и он по-своему переживает — безупречный узел на галстуке в кои-то веки сбился и торчит под немыслимым углом, будто его резко ослабили и забыли поправить. Майкрофт Холмс уже навел страху на персонал больницы, вызвал главврача из загородного поместья, организовал доставку лучшего реаниматолога и теперь спокойно выжидал.

Впервые в жизни Шерлок был рад, что у него такой всемогущий брат: им сразу же сообщили, что доставь они Диану в больницу на полчаса позже и все было бы кончено. Сейчас у них есть надежда. Хотя надежда — это не то, чем привык жить Шерлок Холмс. Не то, на что он обычно полагается. Логика и факты, здравый смысл, но не надежда. Но сейчас ему приходится довольствоваться только этим скромным словом.

Ровно в полночь в холл вышел усталый врач, тот самый — лучший реаниматолог. Пока он беседовал с Майкрофтом, Шерлок испытал сильнейший приступ паники: лица у мужчин такие серьезные и озабоченные. Он стоял и смотрел на них словно в трансе, не смог заставить себя подойти и слушать. Ноги отказались повиноваться.

Брат раздраженно махнул ему, не понимая, почему он медлит. Потом, видимо, понял, желчно усмехнулся: «Эмоции, братец!», и почтительно подвел доктора к Шерлоку:

— Вот, доктор, прошу, повторите, что вы сказали мне.

Доктор, видимо, привык к разным реакциям людей и терпеливо объяснил, что за два часа пациентку удалось стабилизировать, сейчас ее состояние — средней тяжести. Нужно ждать, когда она очнется. Опасности для жизни уже нет. Очевидно, ей придется пробыть в стационаре несколько дней, чтобы врачи смогли оценить работу ее внутренних органов... А также психологическое состояние. Дальше речь доктора уплыла куда-то в туман, и в голове у Шерлока звучало лишь: «Жива!»

Жива. И будет жить. Спасена.

И он жив и спасен.

И это значит так много. Это пришло как озарение. Внезапно Шерлок понял, что впервые ему отчаянно хочется жить.

Прошлый год он считал поворотным. Бездумный риск тогда вновь привел его на больничную койку. Он многое передумал, переосмыслил, пока поправлялся после ранения.

В одиночестве своей палаты пересиливал боль, уносясь в Чертоги разума. И думал, думал... Неутешительный вывод, что, потакая жажде риска и, чего уж греха таить, желанию покрасоваться блестящим умом, он напрасно растрачивает гений, свой дар и лучшие годы.