Далекий след императора

Олгерда владыка Василий знал неплохо. Помнил его «помощь», ограбившую половину Новгородской земли. Владыка долго прочищал горло, словно туда залетела муха. Но потом заговорил. И чем больше говорил, тем увереннее звучал его бас, набиравший силу. Его речь сводилась к тому, что новгородцы должны обратиться за помощью к Симеону. Закончил же он речь такими словами:

   — Я понимаю вас, достославные бояре. Как вы помните, и я получил своё от молодого великого князя. Но простим ему его молодой зуд и посмотрим трезво вокруг. Вот я слышал: «Позовём Олгерда». Мы его звали, а что получили? — он оглядел боярский ряд.

Насупившись, они склонили головы. Отец Василий понял: обиды они не забыли, но противу не выступают. Владыка был прав. И даже после этого бояре отмалчивались. Тогда поднялся Егор. Глядя на Василия, он сказал:

   — Владыка! Если они тебя не хотят слушать, то, думаю, народ заставит их это сделать.

Видел бы Егор, какими глазами Осип посмотрел на него! Да, в нём ещё не остыло то негодование, которое кипело в душе. Он не мог забыть, как князь заставил их ползти к нему на коленях. Но... слова Егора оказались весьма убедительными. И надо было решать, кого посылать к Московскому великому князю, не без издёвки Осип предложил Камбилу и... Егора. Посадник поочерёдно посмотрел на них. Те, точно сговорившись, согласно кивнули.

Они не стали выбирать удобный путь. Засыпая в сёдлах, мчались в Москву день и ночь. И вот далёкая и грозная столица перед их глазами. Новгородских посланцев Московский князь принимал с достоинством. А сдержанное, уважительное поведение посланцев сильно понравилось Симеону. Наверное, есть что-то такое в жизни, когда даже мимолётные встречи, как первая любовь, оставляют в сердцах особые чувства. На слова Камбилы: «Великий князь! Приходи к нам оборонять свою отчину. Идёт на нас король шведский, нарушивший крестное целование» Симеон ответил кратко, ясном и чётко: «С радостью иду! Хотя держат меня дела ханские».

Как ликовал Новгород, когда услышал слова Московского великого князя. На ярославском вече об этом сказал Егор, на софийском — Камбила. Оба боярина стали героями, сумевшими быстро решить такой важный вопрос.

Глава 30

Московия тотчас после отбытия новгородских посланцев стала готовиться в поход на шведов. Загремели кузни, задымили коптильни. Гонцы разосланы во все концы. И ни один из них не вернулся с дурной вестью. Первыми откликнулись князья суздальский и Ростова Великого. Затем князь муромский... Радуется сердце великого Московского князя: «Вот бы посмотрел отец мой!» — не без гордости думает он. И вдруг у себя в Москве князь встретил яростное сопротивление своего тысяцкого, боярина Алексея Петровича Хвоста. Когда великий князь узнал, что к походу тысяцкий не готовит московское войско, он даже не поверил такому сообщению и послал больного боярина Кочеву разобраться.

Тот вернулся с печально опущенной головой. И Симеон услышал горькую новость: тысяцкий не пошлёт московское воинство на помощь новгородцам. Взбешённый князь послал гонца с наказом, чтобы тот объявил Хвосту о немедленной явке к нему, великому Московскому князю. Если он вздумает упираться, князь за ним пошлёт свою дружину.

Но и эта угроза на него не подействовала. «Пусть-ка князь мне скажет: много ли у нас в Москве было волнений, как в Новгороде, Пскове. А? — рассуждал он, думая идти к князю или нет. — Есть у меня за “спиной” что ответить князю, даже прижать его правдивым вопросом?». И сам себе ответил: «Есть! А в этом моя сила!» От такой мысли он почувствовал уверенность: «Не пойду!». С чего это вдруг так возмутился тысяцкий? Может быть, зависть одолела, видя, как вновь возвышается род Вельяминовых? Давно Хвост стал подмечать, как Васька Вельяминов всё чаше и чаще привлекался князем к разным делам, которые отбирают у него, законного тысяцкого. Забыл, наверное, Хвост, что предок Вельяминовых, Протасий, он же и Вельямин, был тысяцким ещё при Данииле Александровиче, с которым он пришёл в Москву. Был тысяцким и Васька Вельяминов. Ну, что, бывает, особенно по молодости, попал Васька под горячую руку Симеона, сместил он его, назначив Алексея Петровича тысяцким. За дело, между прочим, а не по родству.

За окном тысяцкий услышал странный шум и бросился к нему: «О боже!» — воскликнул он. Мимо, гремя доспехами, проходила большая княжеская дружина. По спине тысяцкого пробежал холод. Он понял: князь не шутит! «Ну что ж! Я пойду, и пусть князь услышит всё из моих уст», — решил он.

С грозным видом предстал он перед великим князем, готовый перейти в наступление. Но пронзительный взгляд Симеона остановил бунтовщика. Он понял, что приговор ему вынесен. Почувствовав за спиной чьё-то дыхание, тысяцкий оглянулся. Двое здоровенных воинов по малейшему знаку князя готовы были его схватить. Тысяцкий понял, что он проиграл.

   — Как я понял, князь, — он злонамеренно не стал называть его полным именем, — ты лишил меня моего сана.

   — И не только, — голос его был наполнен гневом.

   — Я могу знать, что ты решил? — спросил тот.

   — Скоро узнаешь, — неопределённо ответил Симеон.