Далекий след императора

И утонул. Только не старый Евстафий, а его сын Фёдор. В первый же свой приезд, увидев молодую Марфу, он на мгновение забыл, зачем к ним приехал. Только грозный окрик старухи вернул его к действительности. На обратной дороге он только и думал, как к красавице подступиться, видя строгую над ней опеку. Он даже как-то охладел к тому, чтобы занять родительский пост. В Новгороде это встречалось довольно часто. После Юрия Мишинича пост занял его сын Варфоломей, после Михаила Климовича — Семён. Были и другие факты. Но всё это не делалось по чьей-то воле. И самому надо было стараться. Это сводилось часто к тому, что надо было «купить» умелых крикунов, болтунов. Вот этим-то делом Фёдор и занимался. А тут эта девка выбила всё из головы. Его так потянуло туда, что он не знал, что с собой делать. Останавливало одно: грозный взгляд старой Марфы.

Выждав какое-то время, Фёдор отправился туда вновь. Ехал, а у самого сердце так и стучало: не завернёт ли старая назад? Скажет: «Забирай отца, и чтобы я вас здесь больше не видела». А кто лечить-то будет? Нет. Обошлось, слава богу. Он даже словом с Марфой-младшей обмолвился. А тут бабка попросила, чтобы он раздобыл корень глухариный. В четыре дня обернулся, обрадовался Фёдор, да рано. Никто в Новгороде о таком корне не слышал. Но кто-то всё же подсказал, что в деревушке Комаровка живёт одна бабка Селиверстовна. Она знает.

До Комаровки вёрст полтораста киселя хлебать. Ничего. В четыре дня обернулся боярин, и корень этот разыскал. Им, оказывается, глухари лечатся. Клювом землю роют. Приехал он, как герой. Даже бабка посмотрела на него ласковым взором. Перед отъездом спросил:

   — Чё ещё надоть?

И опять — назад. Батяня не нарадуется сынку. И всё перед старой Марфой гордится: вот, дескать, сын так сын.

   — Разуй глаза, старый. Эх! — и покачала головой.

Старик стал приглядываться и подметил, что сыночек сидит с ним, а сам с Марфуши глаз не спускает.

Сынок боярина был видный мужик. Высок, крепок телом. Лик приятный. Кудри чёрные, в кого? Глаза огненным блеском горят. Трудно устоять перед таким, а неопытной девице — тем более. Выбрав удобное время, отец, взяв сына за воротник, подтянул его к себе и зашептал на ухо:

   — Вижу, как горят твои глазки, глядя на деву. Уж больно хороша она. Но... учти, если только подумаешь обидеть её, прокляну, лишу тя наследства. Понял? — и вдруг с силой, где только взялась, оттолкнул его. — Ступай.

Фёдор вышел на улицу. Ладонями провёл по сырой траве и обтёр пылающее лицо.

   — Ну, дед..! — вырвалось у него из груди.

Вскочил на коня и, словно тот был в чём-то виноват перед ним, принялся его нахлёстывать. Но как Фёдор ни мчался, но уйти от того, что так глубоко вопию в его сердце, оказалось невозможным.

Глава 18

Ночь. Тишина. Только иногда нарушал её зловеще-сиплый крик сыча. В Вильно, во дворе великого князя, топчутся около сотни человек. Но не горят факелы, люди говорят вполголоса, не иначе что-то затевается. И это правда. То снаряжается в далёкий путь посланец Олгерда Кориант, волынский князь. Из всех братьев Гедиминовых, этот был, пожалуй, самый безвольный, трусоватый человек, поддающийся чужому убеждению. Хотя был не дурак, разбирался неплохо в европейской политике. Вот такой-то человек и понадобился Олгерду. Уж очень ему хотелось не мытьём, так катаньем, подорвать устои Московии, которая, как понимал великий Литовский князь, стояла на его пути. Он боялся и того, что пока ещё маленький русский Гедиминович, по прозванию княжич Василий, в своё время может претендовать и на Великое Литовское княжество.

И вот они стоят втроём: Олгерд, Кейстут и Кориант. Олгерд и Кейстут дают наставления брату. Тот слушает вполуха. Душа его трепещет. Он считает, что его посылают в пасть чудовища. Но на вид он бодр и решителен. Он не был бы таким, если бы знал, что его младший брат недавно бежал в Москву. И повода! московскому князю о литовской поездке в Орду. А кто знает, какие у московского князя отношения с Ордой? Слухи доходили, что они живут чуть ли не душа в душу. Хотя... всё в этом мире меняется, даже братья... и трудно уследить за быстрой сменой происходящего. Последние объятия — и отряд осторожно выезжает на дорогу. Их никто не провожает. Лишний шум вреден.

И вот Кориант со своими людьми достиг северной части Дона. Казаки, заранее получив от литовцев хорошую плату, пропускают их через «свои земли». Впереди — Орда. Ходу до неё несколько месяцев. Путь не ближний и почти не знаком. Отряд у Корианта небольшой, всего сотня человек. В Литве решили, что если кто-то нападёт, то не спасёт и тысяча. А с сотней менее заметны.

Вот наконец-то показались золочённые полумесяцы Это был Сарай-Берке. Удачно переправились через Волгу. Впереди показались конные отряды. Сердце князя дрогнуло. Что его ждёт? Узнав о случившемся, Кейстут проследовал в кабинет Олгерда и нашёл его там, стоявшим молчаливо у окна. О том, что к нему идёт брат и с каким настроением, князь догадался по тому грому, который тот учинил, топая, как хороший конь. Прямо с порога, хромовым голосом, заговорил нежданный гость.