Ни боли, ни жгучего ветра Зойка не чувствовала. Она, как кошка, вцепилась руками во что-то твердое и держалась. Кажется, это были доски короба — обшивка труб отопления. При сильных порывах доски гнулись, пружинили, готовые оторваться. Зоя уперлась ногами в снежный заструг и стала медленно поворачиваться к ветру спиной. Под очками было мокро, снег забил стекла. Она разглядела лишь тонкие столбики над сугробом. Кажется, это были перила, что за сберкассой. Сколько же ее пронесло? Но главное — в сторону комбината. Лишь бы не мимо… Лишь бы не мимо… И вдруг сквозь свист она расслышала стук мотора. Вездеход! Или трактор!.. Звук приближался. И вот сквозь снежные языки пробился свет фар, проступило пятно тягача. Он был совсем близко, рядом лязгали гусеницы.
— Э-эй! Э-эй!.. — Зойка захлебнулась.
Тягач надвигался темной стеной.
— Э-эй! — заорала она что было сил.
Стена проходила мимо. «Не заметят ведь… не заметят!» И, оторвав одну руку от досок, отчаянно замахала над головой.
— Я здесь! Эй! — снег захлестнул лицо. Сорвал очки. Она зажмурилась. Звук мотора стихал. И совсем умолк. Будто уши забило ватой. Что же делать? Что делать? Как глупо все. Катя сказала, в прошлом году мальчика унесло. Теперь вот ее. Вот он и есть, край света…
В диспетчерской — как в шторм на капитанском мостике. У распределительного щита вахтенные, у пульта даются команды, принимаются сведения. И Миронов, как капитан, на голову выше всех, тихо шагает меж столов, аппаратов.
— Вы бы хоть чаю хлебнули, Олег Иванович. — Миша вытащил из ведра кипятильник. — Заварочка свежая. На ведро как раз две пачки идет.
Миронов не слышит, смотрит на красные и зеленые огоньки пульта.
— Вольнов!.. Почему кислород завышен?.. Проверьте давление питательной воды.
Пришли ремонтники с трансформаторов. Звеня монтажными поясами, сели на лавки, никак не отдышатся. На пол с них потекло.
— В том году тоже дуло. — Миша заботливо заварил чай, поглядел на главного. — Метров тридцать, правда, не больше. Ворота наши чугунные в океан унесло. Завхоз все плакал.
По связи опять загремело:
— Диспетчер! На седьмом ликвидировал замыкание! Даешь разрешение на включение?
Миша кинулся было, но Миронов ответил сам:
— Включайтесь. Следите за охлаждающими насосами. — Он сел к столу, полистал дежурный журнал, почувствовал, что устал. Раньше такого не было. Это, наверно, от курения. Не стоит так много курить. Мама всегда ругала его за это. Лора тоже ругала. Особенно когда он бывал у нее. «Олег, родной, — просила она, — не кури хотя бы с утра. На голодный желудок». В светлом халатике, волосы по плечам, она привычно открывала балкон и шла ставить кофе.
В первый раз он увидел ее на сцене, в политехническом. На студенческий вечер прибыли поэты, местные знаменитости. Народу набилось — жутко. В черном платье, с русым пучком на затылке, она тоже читала стихи. Нет, она не читала, а пела:
«Почему тонкоголосых?» — он, ироничный дипломник, в кожаной куртке, сидел в зале, нога на ногу, среди восхищенных сокурсников и снисходительно слушал. Стихи были слабые, это понял сразу, как говорят — женские. Но она все читала, читала, бережно выдыхая каждое слово, и привставала на цыпочки. Он стал вслушиваться и постепенно, с интересом глядя на стройную женщину на каблучках, стал все принимать всерьез.
Да, он принял ее всерьез, и потом всегда, все, что касалось ее, даже стихи, принимал всерьез, всем трепетом сердца. В том зале была их первая встреча. Тогда у нее уже сын был и муж.
Миша-диспетчер подал трубку:
— Олег Иванович! — А в глазах такое сочувствие. — Шли бы домой, вы же тут с ночи.
В трубке гудело, но сквозь шум Миронов расслышал:
— Булкина говорит. У нас вагонетки для вывоза шлака в отвал побросало. Прямо с грузом. Бункер переполняется!
— Какой агрегат это, пятый? — он встал. — Я сам приду! — И Мише спокойно: — Останови пятый котел. Приготовься к пуску шестого. Синоптикам позвони и в гараж, чтоб вездеходы прислали.
Миша развел руками:
— Да нету ни одного. Все наши на линии. Вот хоть мастеров спросите.
Олег нахмурился:
— Проси у геологов, у спасателей. Но чтоб транспорт был. Нужно в первую очередь женщин сменить на вахтах, — и пошел к двери, сунув в карман сигареты. Выходя, услышал: «А ничего у нас главный?..» — «А ты думал? Как дирижер!»