Далеко ли до Чукотки?

— Чего так? — Вера Федоровна с огорчением обернулась. — А я спешила, думала, вместе повечеряем. У меня картошка горячая, огурчики есть,

И у него отлегло от сердца, сказал просто:

— А что ж, вместе так вместе, — и взял сверток с лавки. — Вместе оно все сподручней, вот, кстати, и сальца Зинкиного попробуем. Она всегда поросят хорошо держала.

На столе, на голубой, в цветочек, клеенке под электрическим светом уже сияли тарелки, лежал хлеб, стояли огурчики в банке, консервы в томате, сало было нарезано тонкими розовыми ломтями. И возле всей этой благодати чинно, торжественно сидел старик, аккуратно сложив на коленях худые руки. А хозяйка все хлопотала: то стучала заслонкой у печи и ловко вытягивала из горячего ее нутра кастрюлю с картошкой, то подносила вилки из шкафчика, то соль в солонке. И Сергуня, наблюдая за ней, легкой и ладной, следя за каждым ее движением, поворачивал за ней голову, как подсолнух за солнышком.

— А чего ж ты баню-то не истопила? У меня баня хорошая, — говорил он. — Там надо только трубу маненько подправить. А так чего же, по-белому.

— Ой, да на нее дров-то сколько уйдет, — она наконец села, взяла у него тарелку. — А мне дрова жалко. Уже кончаются. Директор вон выписал три кубометра. Так за ними же ехать надо. А когда мне?

Подала ему на тарелочке желтые, ароматно дымящиеся картошины, и он, ощутив от них пар на лице, повеселел:

— Эх, под такую закусь бы да бутылочку, — и потянулся за огурчиком.

Она засмеялась, накладывая себе из миски:

— Это что же за праздник такой?

— А как же? Праздники, они ведь тоже бывают разные. Только главный праздник, я думаю, это праздник души. Верно?

Она поглядела на него совсем по-другому, уже со вниманием, кивнула:

— Верно, я думаю.

Сергуня ел вкусно, со смаком, словно бы сроду не едал картошки с салом и огурцами, ел и вспоминал о хорошем:

— Полина моя, бывало, тоже тут вот все ходила, топталась туда-сюда и радиу подпевала. Которую песню ни начнут, она уж, гляжу, поет, и все в лад, все в лад. Все слова знала. Я, бывалоча, удивлялся: и как она это слова все помнит?

Он говорил и поглядывал на хозяйку. Лицо ее было светлое, белобровое, обрамленное легкими волосами, и не то что красивое, а какое-то ясное, готовое улыбнуться. И Сергуня, видя, как она его слушает, какая понятливая, самостоятельная эта женщина, решил поделиться с ней чистосердечно, облегчить душу — рассказать про Фирса Смородина. Может, из этого что и получится, может, она и запишет его по весне на памятник вместе с другими героями — все же учительница, должна понять. И делов-то всего ничего: макнул кисточку — и пиши. И, подумав так, он начал не сразу, издалека:

— А мне стара жизнь что-то все вспоминается. Видать, с годами оно всегда так. Все думаешь, не зря ли жизнь потратил? Не зря ли землю обременял? Чего в ней так было, чего не так?

Она подперла щеку рукой, ну точно как его Полина, бывало:

— А у меня что-то все больше не так выходит. Петьку уложишь вечером, в постель упадешь, руки-ноги гудят, а сна нет. Вот и думаешь, думаешь.

— Да ты-то еще молодая, какие у тебя думы? Ты вот лучше скажи, чего вы к майским будете в школе делать? Поди, заборчик надо уже подновить, памятник побелить?

— Ой, дел много, — согласилась она. — У меня до майских еще две контрольные и открытый урок. — И запечалилась: — Завуч что-то ко мне придирается. Поурочные планы вчера не принял. А я в той школе всегда так составляла. — Она перестала есть. Задумчиво глядя в тарелку, возила вилкой.

И ему захотелось ободрить ее — потеплее, поласковей. Сказал, как умел:

— И чего ж ты горюнишься? Ты вон ведь какая, вроде бы городская, а ловкая. И с дитем, я смотрю, давеча, и во дворе, и в доме — все ладом у тебя, все по-людски. Одним словом, хозяйка! — И добавил потише: — Тебе бы теперь мужика под стать. Хорошего и непьющего. — Сказал так — и пожалел.

Лицо Веры Федоровны стало вдруг жалким, нос покраснел, глаза заморгали, и она как-то сдавленно всхлипнула:

— Нет уж… Хватит. Помучилась, — и прикрыла лицо руками, словно загораживаясь от света. — Вон алименты на Петьку прислал. Семь рублей, — и поникла совсем головой. — У него там еще семья. А непьющего, где его взять?

И Сергуня, глядя на ее руки, на светлый пучок волос с пластмассовым гребешком, вдруг увидел, какая она еще молоденькая и какая слабая, одинокая. И горячее чувство заботы охватило его. Захотелось сейчас же чем-то помочь, что-то сделать, ладонями огородить ее от печалей и бед. Но сейчас помочь было нечем, и он решил, что обязательно привезет ей дров, все три кубометра. А может, и больше. И нижний, гнилой венец в избе обязательно сменит. Это уже по теплу, конечно. Сосед Алексей поможет, все-таки трактор есть. Притащат бревна, поднимут углы, подсунут, подобьют. И простоит изба еще добрых полвека, и Петька в ней вырастет, и жениться еще успеет, и детей народить. И не переведется в его, Сергуниной, избе человеческий род.

Так он подумал, а сказал другое, спокойно и рассудительно: