Далеко ли до Чукотки?

Еще издали, спеша вдоль штакетника, Сергуня увидел с радостью в окошках дома свет, а над крышей легкий дым из трубы: видно, печку только что затопили. Толкнул плечом калитку. В прибранном дворике у сарая аккуратно высились штабеля колотых дров. Домотканые полосатые половики пестрели на веревке. Расчищенная от снега тропка вела к порогу дома, к светлой дощатой двери, возле которой, спиной к старику, стояла девушка, узкоплечая, тонкая, в накинутом темном пальто. Она прибивала на двери почтовый ящик. Прибивала деловито и увлеченно. Молоток звонко ударял по гвоздю.

Сергуня подошел ближе, оглядывая ее белую, коротко стриженную головку, стройные юные ноги в тонких чулках и домашних тапочках. Наконец покашлял:

— Здрастице вам. — И, прихватив поудобней раму, бодро так: — Хозяин дома?

Она оглянулась, и ящик повис на одном гвозде. И старик увидел ее белую челку и любопытный взгляд. И еще заметил меж полами пальто под кофточкой большой круглый живот. Видать, дохаживала последний срок. Почему-то подумалось весело: «Ну и девка! Кругом хороша. Ай да Генка!..»

— Вам кого? — лицо было нежное, розовое, с припухлым ртом, и возле него легкий парок дыхания.

Сергуня как-то смутился. Спросил тише:

— Смородины здесь живут?

— Здесь, — кивнула она, с интересом рассматривая его. — Только муж в рейсе. Сказал, завтра к обеду будет. А вы договаривались?

— А ты не застынешь так-то вот? — кивнул ей на ноги, заворчал: — Не дело это по такому морозу. — Поддернул рюкзак на плече: — Дай-ка сюда молоток-то.

— Да что вы! Я сама могу.

— Ясно, что можешь. Он у тебя парень ходкий, однако и ты, гляжу, ходовитая, вот вы и парочка.

Она засмеялась. Открыто так и просто. И он, беря у нее молоток, близко увидел белую прядку волос, прозрачный висок, темное пятнышко на скуле.

— А ну гвозди дай, — прихватил их губами и живо застучал молотком, придерживая жестяной ящик.

— Ну вот и готово, — отстранясь, поглядел и, довольный, отдал молоток. — Теперь писем жди. — Шагнул с порожка на снег. Приосанился. Снег под ногами похрустывал. — Ладно, пойду. Пора мне.

Она огорчилась:

— Да что же вы так? Может, зайдете? Я как раз ужин поставила. — Призналась: — А то одной скучно, — пальто на груди оправила, а в глазах он прочел: «Боязно».

— Пора мне, милая. Себя береги. А мужу скажи, был Сергуня из Ильинки, он знает. Счастливо. Может, еще когда свидимся. — И пошел по тропинке — невысокий, приземистый, в рыжем треухе.

— Эй! Дедушка! — окликнула вдруг она. — Вы же раму забыли. Раму!

— Ничо, — отозвался он издали. — Пусть останется. У вас в аккурат окна такие. Про запас будет.

Старик взялся уже за калитку и замер в раздумье. Поглядел в небо. Смеркалось. Быстро менялись краски. Горы темнели вдали, и тайга на них сделалась черной. Оглянулся. Приоткрыв дверь, она стояла еще на пороге. И Сергуня вдруг повернул обратно, на ходу стаскивая с плеча рюкзак.

Он торопливо развязал его перед ней. Сунул туда обе руки и достал на свет божий лису. Черную серебристую лисицу, свернувшуюся в комочек, точно живую.

— Во какая красавица! — и положил перед ней на пороге. — В наших местах большая редкость. Я за ней полтайги проутюжил. Бери.

Она отступила, ошеломленная:

— Как это! Да что вы! Такая вещь дорогая!

— Вот и бери, коли нравится, — он уже завязывал опустевший рюкзак, лихо забрасывал за спину. — Генка тебе хорошую шапку сделает и воротник. — И, уже уходя, обернулся: — А сына родишь — назови Фирсом. Скажи Генке — Сергуня велел. В честь деда. Он знает.

Небо над Талицей еще не угасло, но на улице уже зажглись фонари. И в их жидком свете поспешал старичок. «Эх, кабы на цветы да не морозы… — ликовала, пела его душа, — и зимой бы цветы расцветали…»

Его ослепил свет фар. Остановил шум мотора и резкий гудок. Сергуня заслонился рукавом от света. Услышал стук дверцы кабины и голос Ивана:

— Ну, дед, ты даешь! Дал бог ноги. Весь поселок исколесили. Давно ехать пора.

И Сергуня, не видя, поспешил к ним на свет, к машине. Почувствовал, как сильные руки подхватили его, помогли подняться в кабину.

— На полку полезай. На заслуженный отдых, — за рулем был Тодошев, а Иван сидел молча с ним рядом в просторном тепле кабины. Сергуня кряхтя полез за их спины. Нащупал на полке свои лыжи, ружье и очень обрадовался:

— Прямо плацкарта. Куда тебе!

Машина тронулась. Он устроился поудобней. И лежал, глядя сверху на Тодошева и Ивана, на их знакомые, подсвеченные зеленоватым светом приборов лица.

Скоро поселок кончился. Машина вышла на трассу, и свет фар далеко заплясал на снегах, на кочковатых, занесенных полях. Впереди над Эдиганом выплыла большая звезда и грустно лучилась на бледном небе. А за полночь, когда перевал уже был позади, Сергуня дремал и не видел, как в свете фар, точно виденье, пересек дорогу изюбр.

В Ильинку машина прибыла утром. Сергуня сошел у самой избы.

— Прямо с доставкой на дом, — пошутил на прощанье Иван.