Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я»

Нетерпеливое общество хочет, чтобы лечение было более целенаправленным, поэтому большинство семейных программ не запускают до тех пор, пока дети из группы риска не станут старше, и эти программы обращены только к семьям уже известных преступников. Эти методы лечения в основном известны под сокращениями BPT, FFT, MST, SFT, BSFT, MFGI, FAST, FET, TFC[1462]. Большинство таких программ опирается на когнитивные/поведенческие модели. Родители учатся быть последовательными, справедливыми и эмоционально открытыми; дети – определять свои чувства, управлять гневом и лучше общаться с другими людьми. Вместе дети и родители совершенствуют навыки разрешения конфликтов. Некоторые методы лечения связаны и с практическими вопросами, такими как оказание помощи семьям в получении надлежащего жилья, еды и одежды. Некоторые программы помещают детей в образцовые условия воспитания в приемных семьях, а затем вовлекают членов биологической семьи в наблюдение за приемной семьей, что становится первым этапом возвращения ребенка к ним.

Алан Каздин и его команда в Йельском родительском центре выступают за дисциплинарные меры, не связанные с насилием или страхом[1463]. Изменение домашней исправительной системы может помочь молодым людям избежать попадания в государственные пенитенциарные учреждения. Одно исследование показало, что поведенческий подход к общению может снизить число рецидивов вдвое[1464]. Другое – что дети, находящиеся на испытательном сроке в контрольной группе, почти в 10 раз чаще возвращаются к преступлениям, чем те же дети, которые участвовали в семейной терапии[1465]. Еще одно исследование доказывает, что у заключенных в тюрьмы правонарушителей, которые получали семейную терапию уже в заключении, уровень рецидивов составлял 60 % по сравнению с конским показателем в 93 % у тех, кто такую терапию не проходил. Дети из группы риска, чьи семьи не проходили терапию на ранних этапах, имели на 70 % больше шансов быть арестованными за совершение насильственного преступления до того, как им исполнится 18 лет, чем те, чьи семьи прошли через такую терапию[1466]. Эта статистика мало повлияла на то, как мы работаем с преступностью несовершеннолетних. Только одна из 10 тюрем для несовершеннолетних использует программы семейной терапии, и только около четверти из них делают это постоянно[1467]. Мы осуждаем злодеяния, совершаемые детьми, но последовательно выбираем удовлетворение от возмездия вместо эффективности профилактики.

Базовые вмешательства в жизнь семей могут стоить приблизительно от 2000 до 30 000 долларов на одну обслуживаемую семью. Проект HighScope Perry Preschool Project[1468] доказал, что каждый доллар, потраченный на лечение молодых матерей, которые, как считается, находятся в группе риска, позволяет сэкономить семь долларов в будущем, – цифра, которая даже не учитывает положительный экономический вклад этой группы населения, которая в итоге не становится правонарушителями[1469]. В то время как стоимость каждого серьезного преступления, предотвращенного благодаря закону Калифорнии трех страйков[1470], составляет 16 000 долларов, а условно-досрочное освобождение – чуть менее 14 000 долларов, каждое серьезное преступление, предотвращенное в результате обучения родителей, обходится в 6351 доллар[1471]. Чрезвычайно хорошие результаты были получены благодаря относительно недорогим программам поощрения выпускников, которые удерживают детей в школе. Проект HighScope предполагает, что отказ от вмешательства в жизнь неблагополучных семей с низким доходом и детьми до пяти лет в Соединенных Штатах может стоить нам до 400 миллиардов долларов в год[1472]. Но хотя деньги, потраченные на сдерживание в этом году, могут значительно сократить тюремные расходы через 10 лет, этот критерий трудно применить к постатейному бюджету, особенно к тому, который должен окупиться в течение политического срока.