Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я»

У Джона, когда я с ним познакомился, уже был биологический сын. Джон и биологическая мать ребенка, Лора, были сослуживцами, и Лора наблюдала за ним в течение многих лет, прежде чем она и ее партнер Тэмми попросили его помочь им завести ребенка. Хотя он и не был с ними особенно близок, он согласился, и они подписали юридические документы, в которых он отказался от отцовских прав, а они отказались от требований о поддержке. Он предлагал участвовать в жизни ребенка в той мере, в какой сможет, если ребенок и его матери того пожелают, но из уважения к Тэмми как приемной матери он оставался в значительной степени в стороне. Он не сразу представил меня Тэмми и Лоре, но в 2001 году, через несколько месяцев после начала наших отношений, мы столкнулись с ними и с их малышом Оливером на ярмарке штата Миннесота. Оливер, неспособный услышать разницу в произношении, вместо «папа-донор» назвал Джона «папой-донатом»[1641], что всех рассмешило. Но тогда кем был я? Спустя 18 месяцев они снова попросили Джона стать их донором, и впоследствии Лора родила Люси. Я с подозрением относился к связи Джона с этой семьей и в то же время был очарован. У Джона были дети, и я смотрел на них в поисках ключей к разгадке того, кем он был на самом деле. Они мне пока не нравились, но это не имело отношения к этой схватке эмоций и биологии.

Я в течение нескольких лет обдумывал возможность иметь своих собственных биологических детей. В 1999 году во время деловой поездки в Техас я посетил ужин, на котором присутствовала моя подруга по колледжу Блейн. Блейн всегда была для меня чем-то волшебным: рефлексивно-добрая, с острым умом, которым она никогда не хвасталась, и неподвластной времени грацией. Блейн недавно развелась и вскоре после этого потеряла мать. Она упомянула в нашей беседе, что лучшее, что она может воздать своему счастливому детству, – собственное материнство. В беззаботной манере за столом, за которым было много других людей, я сказал, что готов стать отцом ее ребенка. Она бросила мне в ответ, что может поймать меня на слове. То, что она действительно может захотеть завести от меня ребенка, было невообразимо. Я предложил это из формальной вежливости, такой же, с какой я приглашал новых знакомых из отдаленных стран зайти выпить, если они когда-нибудь окажутся в Гринвич-Виллидж. Однако, вернувшись домой, я написал ей письмо и сказал, что знаю, что она, вероятно, пошутила, но я думаю, что она станет лучшей матерью в мире, и надеюсь, что она заведет с кем-нибудь ребенка.

Четыре года спустя, в 2003 году, Блейн прилетела в Нью-Йорк на мою спонтанную вечеринку по поводу сорокалетия. Следующим вечером мы пошли поужинать и поняли, что оба хотим довести до конца проект с рождением ребенка. Я никогда не бывал удостоен такой чести и был напуган. Наши договоренности в чем-то были похожи на соглашение Джона с Тэмми и Лорой, но в чем-то были другими. Я буду законным отцом ребенка, который будет носить мою фамилию. Хотя наш ребенок будет жить в Техасе с Блейн, мои отношения с ним будут явно отношениями отца и ребенка.

Я не был готов сразу рассказать об этом Джону, и, когда я сказал, он взорвался, как я и боялся. Он был просто донором спермы. Я буду в постоянных, глубоких отношениях с Блейн, которые, как он опасался, могут стать смертельной угрозой для наших с ним. Так началась самая сложная эпоха в наших отношениях. Мы говорили об этом несколько месяцев – Джон и я, Блейн и я, – и переговоры плавно приобрели интенсивность и накал балканских встреч по мирному урегулированию. Три года ушло на то, чтобы сгладить детали, но Джон, чья доброжелательность всегда побеждала, наконец смягчился, и мы с Блейн добились ее беременности благодаря процедуре ЭКО. Тем временем Блейн встретила своего нового партнера Ричарда, что установило разумный, хотя и необычный баланс. Чем более любопытными были наши соглашения, тем более традиционными они становились. Джон ранее предлагал нам пожениться, и я решил поддержать эту идею, хотя все еще с подозрением относился к однополым бракам. Отчасти женитьба была моим способом убедить Джона в главенстве его роли в моей жизни, пока мы продвигались вперед с планом Блейн, но вскоре это стало для меня более глубоким способом отметить его красоту, остроумие и чувство моральной целостности, тот факт, что моя семья и друзья обожали его, и то, как он мог видеть то же самое в их сердцах, что и я. Мы связали себя узами брака 30 июня 2007 года на свадьбе, которую провели за городом, и я подумал, что, если все мои травмы привели меня к этому дню, они не были такими ужасными, какими казались прежде. В своем свадебном тосте я сказал: «Любовь, которая не осмеливалась произнести свое имя, теперь зазвучала во всеуслышание». Пришли Тэмми, Лаура и их дети, Оливер стал хранителем колец. Блейн, находившаяся на четвертом месяце беременности ребенком, которого она и я зачали вместе, приехала с Ричардом, и Джон рискнул сказать, что наша свадьба стала первой гей-свадьбой по залету.