Далекое близкое

Нас все больше тянуло друг к другу, установились вечерние чтения у него в комнате. Потом, как-то без всяких предисловий, мы перешли на «ты», и наконец я переехал к нему в комнату для совместной жизни. И жили дружно года два, пока не осложнились наши технические потребности и заставили взять по особой комнате в той же квартире. Помню, в одной комнате, его беспокоили мои вставания по утрам на утренние лекции зимою, начинавшиеся в восемь часов утра. Утра при огне он не переносил, говорил, что это напоминает ему его бедное детство, когда еще маленьким его посылали из дому по разным домашним надобностям. И в мастерской резчика из дерева, где он был мальчиком, надо было также «вдосвета» приготовить многое в мастерской, — неприятно вспоминалось ему.

На моих глазах он резал и кончил считающего деньги «Скупца» из слоновой кости и еще несколько вещей из пальмового дерева…

[Последняя встреча с Гаршиным [498] ]

…Я заговорил о новой вещи Короленко, но вдруг замечаю, что у Всеволода Михайловича слезы на глазах.

— Что такое? Что с вами, дорогой Всеволод Михайлович?

— Ах, это невозможно! Этого нельзя перенести!.. Знаете ли, я всего больше боюсь слабоумия. И если бы нашелся друг с характером, который бы покончил со мною из жалости, когда я потеряю рассудок! Ничего не могу делать, ни о чем думать… Это была бы неоценимая услуга друга мне…

— Скажите, что причиной? просто расстроенные нервы? Вы бы отдохнули. Уехать бы вам куда-нибудь отдохнуть.

— Да, это складывается; вот я даже и теперь закупаю вещи для дороги. Мы едем с Надей в Кисловодск. Николай Александрович Ярошенко дает нам свою дачу, и мы с Надеждой Михайловной едем на днях.

— Вот и превосходно. Что же вы так расстроены? Прекрасно, укатите на юг, на Кавказ.

— Да, но если бы вы знали… С таким… с таким… в таком… (слезы) состоянии души нигде нельзя найти спокойствия (слезы градом; на улице даже неловко становилось).

— Пойдемте потихоньку, — успокаиваю я, беру его под руку, — расскажите, ради бога, вам будет легче…

— Ах, боже… с мамашей я имел объяснение вчера… нет, не могу… Ах, как тяжело!.. И говорить об этом… неловко.

— А Вера Михайловна все еще у вас гостит?^[499]

— Да вот все из-за нее. С тех пор как она, тогда ночью, приехала к нам, брат Женя и не подумал побывать у нас, помириться, наконец, как-нибудь устроиться: ведь она же — его жена, которую он так обожал до брака и так желал; и особенно мамаша. Ведь мамаша души не чаяла в Верочке. Плакалась день и ночь, что родным двум братьям нельзя жениться на родных сестрах… Если бы вы знали, каких хлопот нам это стоило, и Евгению Михайловичу, и мне, и Надежде Михайловне. Особенно Надежде Михайловне. Знаете, ведь она с характером: за что возьмется, так уж добьется. И вот, с того самого момента, как Верочка переехала жить к Жене с мамашей — мамаша ее вдруг возненавидела; да ведь как! И представьте, прошло уже три недели… Евгений Михайлович ведь не мальчик, мог бы и отдельно устроиться… Наконец Надежда Михайловна не вытерпела: жаль стало сестру. Поехала объясняться… Ах, как это невыносимо!.. Мамаша так оскорбила Надежду Михайловну, что я вчера пошел объясниться… Может быть, Наде показалось… И — о боже!.. что вышло… (слезы захлестнули его: он не мог говорить).

— Ну, что же, ведь ваша же мамаша: что-нибудь сгоряча.

— Да ведь она меня прокл…

Гаршин плакал, я его поддерживал.

— И, знаете ли, это я еще перенесу; я даже не сержусь… но она оскорбила Надежду Михайловну таким словом, которого я не перенесу…

Дня через два произошла известная катастрофа^[500].

Я никак не мог себе представить такою злою мать Гаршина. Небольшого роста, полная, добрая старушка малороссиянка… Что и почему так вышло?

От редактора

Входящие в эту книгу статьи писались Репиным в разное время, с большими перерывами, в течение двадцати семи лет (1888–1915).

Наиболее ранние из этих статей — «Иван Николаевич Крамской», «Николай Николаевич Ге», «Письма об искусстве» — вместе с несколькими краткими заметками, не входящими в «Далекое близкое», изданы в Петербурге отдельным томиком в 1901 году — «Воспоминания, статьи и письма из-за границы И. Е. Репина», под редакцией Н. Б. Северовой.

В 1913 году, накануне празднования семидесятилетнего юбилея Ильи Ефимовича, т-во А. Ф. Маркс, вскоре слившееся с т-вом И. Д. Сытина, приступило к новому изданию репинской книги, в значительно расширенном виде. Наряду с прежними статьями туда должны были войти те статьи, которые написаны Репиным между 1901 и 1912 гг.

По предложению Репина редактором этой книги издательство пригласило меня, и я тогда же счел своим долгом отметить, что эта книга еще не готова к печати, ибо в ней нехватает наиболее существенных глав: нет автобиографии Репина, не сказано ни слова о том, каким образом в мальчике Репине впервые пробудилось стремление к искусству, под какими влияниями, в какой обстановке он обучался своему мастерству в провинции и в петербургской Академии художеств и как написал он картины, давшие ему всемирную славу.