Дали глазами Аманды

Мы восседали на подушках Мижану, и оттуда бассейн казался еще более узким. На другом его конце рос желтый дрок, он и был тем самым цветком-жинестой, обожаемым Дали. Я приготовилась в первый раз искупаться в бассейне, который наполнили морской водой. Вода доходила мне только до груди, и я барахталась больше, чем плавала. Дали присоединился ко мне в своих ортопедических «астронавтах» и улегся на спину, найдя воду замечательной.

— Ах, у нас, наконец, есть бассейн! Вы увидите, мы соорудим здесь маленькую Альгамбру.

Каждый день он приходил купаться в бассейне, мы либо плескались вместе, либо он загорал на розовых конфетных губах софы Мэй Уэст и наблюдал за мной. Капитан Мур, всегда торопящийся и застегнутый на все пуговицы, приходил к нему с контрактами. Дали время от времени принимал у бассейна журналистов и советовал мне купаться обнаженной и не обращать внимания на посетителей, бросавших в мою сторону похотливые взгляды. Он очень смущал меня тем, что постоянно обращал внимание гостей на достоинства моей фигуры: — Посмотрите на тело Аманды, какая грация, вы не находите?

Те, к кому обращались с подобным вопросом, будь то мэр Фигераса или мальчик на побегушках, хвалили мою фигуру, и Дали упивался этим, как паша, только что продемонстрировавший красавицу из своего гарема.

Каждый день он добавлял к бассейну какую-то деталь. Сначала он посадил миндальные деревья около софы Мэй Уэст, и обязал меня прицепить к ним искусственные цветы миндаля, «для того, чтобы мы цвели весь год». Потом он притащил огромную бадью, нечто вроде металлического контейнера, который используют на стройках для того, чтобы собирать строительный мусор, и это чудовище было установлено рядом с зарослями дрока. Когда я заметила ему, что это не более чем мусорный ящик, он мне ответил, что собирается переделать бадью в порфировую цистерну, достойную древнего Рима. На деле он расписал ее так, что она стала похожа на вазу из искусственного красного мрамора. Ручки «цистерны» были выполнены мэтром в форме львиных голов. В довершение всего он соорудил фонтан, вода которого должна была попадать в цистерну, но хитроумная система сработала только три раза.

По краям софы он водрузил огромные рекламные щиты шин «Пирелли» и вцементировал в стену ярмарочную шарманку в форме сердца. Дернув за веревочку шарманки… можно было услышать «Аве Мария». Сколько посетителей он сразил этой кисловатой музыкой, исходящей из стены с рекламой шин «Пирелли». Это был просто поп-бассейн!

Но Дали никак не мог остановиться. Благодаря его многолетним усилиям это место не переставало деградировать. И поскольку он предпочитал предметы, отмеченные временем, выцветшие от дождя и солнца, на его бассейн просто было жалко смотреть. Конечно, в некотором смысле он был идеален для фотографий и для того, чтобы «делать новости». Нам скоро представился случай этим заняться, когда французская редакция «Vogue» предложила Дали сделать специальный рождественский номер журнала. Он поставил условием абсолютную свободу в выборе сюжетов, оформлении и размещении рекламы. Дирекция журнала в лице месье Кайле со всем согласилась. Это был триумф. Дали сказал:

— Ну уж мы позабавимся, Аманда! Я сделаю им такой номер «Vogue», от которого они вздрогнут!

Конечно, он хотел, чтобы в номере говорилось об открытии его музея и о геодезическом куполе, изобретенном гениальным архитектором Эмилио Пинеро. Пинеро как-то пришел к нам на ужин. Застенчивый и сдержанный во всем, он не стеснялся говорить только о своем куполе, он будет гораздо более смелой конструкции, чем все купола Бюксминстера Фуллера. Дали разделял его энтузиазм, он уже видел этот купол — коленчатый и граненный — возвышающийся над Фигерасом.

Мы все дни напролет обсуждали содержание специального номера «Vogue». Дали собирался воздать должное традиционному искусству, чествовать Пруста и Веласкеса, и, конечно, там должно было быть множество моих фотографий. Он хотел для начала сделать из меня средиземноморскую Офелию и попросил фотографа Робера дешарна сфотографировать меня в позе умирающей на пляже мыса Креус. Потом я должна была превратиться в святую Люсию, ослепленную мученицу, несущую свои глаза на блюде. Но вместо глаз появились яйца на тарелке. Я оделась в монашескую рясу и загримировалась так, что создавалось впечатление, что мои глаза выколоты и кровь течет по щекам.

В тот самый день, когда мы занимались этой памятной фотографией, яхта нашего друга Сикре бросила якорь в Порт Льигате. На борту яхты был великий тореро Луи Мигель Домингуин и юный Мигель, плод его союза с Люсией Бозе. Дали, чтобы произвести на них впечатление, попросил меня не смывать грим. Я предстала перед гостями в футболке и с окровавленными глазами. Домингуин зааплодировал и обнял Дали. Но малыш Мигель, милый мальчик пятнадцати лет, был одновременно смущен и очарован. Когда я показывала достопримечательности нашего бассейна Домингуину, он вдруг сказал:

— Я боюсь, как бы мальчик не стал педерастом. Ему нужна такая красотка, как ты, чтобы его пообтесать.