Дали глазами Аманды

Герб с вороном возвышался над входом. В приемной, выкрашенной в белый цвет, стоял огромный стол, служивший столом для презентов, я заметила еще большие канделябры и кресла с высокими спинками, обтянутые белой тканью. Гала перерыла лавочки антикваров в Ля Бисбале. Ее спальня была красивой, но гостиная несколько голой, как мне показалось. Гобелен, несколько торшеров и филигранно отделанная дверь… — вот и все, чем мог похвастаться салон Галы. Ситуация была несколько натянутой. Мы уселись на красный диван, в точности похожий на диван из круглой спальни в Кадакесе. Маленький стеклянный столик был украшен страусовыми лапами. Говорили мы о каких-то пустяках. Я была очень удивлена, а Дали, видимо, смущенный, ерзал на своем сидении. Оставалось только осмотреть столовую с длинным черным столом; работа над камином еще не была завершена. О том, чтобы мы посмотрели другие комнаты, не было и речи.

— Наверное, я должна была повременить и не приглашать вас пока.

В конце концов она объяснила мне причину скромного убранства комнат:

— Я хочу, чтобы все было по-монашески. Я часто подумывала о том, чтобы уйти в монастырь, остаться одной. Я люблю одиночество и простоту. У Дали все слишком разубрано.

— Ах, это! Ты еще не знаешь, что мы затеяли! Готовься к худшему, ты увидишь наш бассейн!

— Знаю, знаю, — ответила Гала. — Ты можешь об этом не сообщать. Представляю себе свинство, которое ты там развел. У тебя вкус ничтожного провинциала из Фигераса!

Мы собрались уезжать. Дали бросил ей на прощание:

— Возвращайся поскорее, Галюшка. Я тебя жду, ты знаешь. Возвращайся ко мне! Baby, come back!

— Никогда, — ответила она. — Мне слишком хорошо здесь без тебя, оставайся с Амандой.

На обратном пути Дали заговорил со мной о Гале, о ее застенчивости, о ее нежности по отношению ко мне и одновременно о ее неуверенности, вызванной моей молодостью и красотой. Он говорил о ней с такой любовью, что я невольно спросила себя, не следует ли что-нибудь предпринять, чтобы она вернулась в Кадакес. Однако на следующий день, когда мы обедали в столовой с головой носорога, он сказал:

— Я долго думал о нашем положении. Мы должны пожениться. Но нужно, чтобы это был секретный брак. Так еще делают, один старый монах из Барселоны мне об этом говорил. Секретный брак без свидетелей, освященный церковью и полностью законный. Единственная проблема состоит в том, говорить об этом Гале или нет.

Я не знала, что и думать, не знала, говорит ли он это всерьез или разыгрывает меня. Я уже успела привыкнуть к его причудам… Во всяком случае, что ни говори, брак казался мне невозможным.

— Я вас уверяю, это абсолютно возможно, — настаивал он. — Мы будем мужем и женой по духу; не перед законом, а перед Богом, только это имеет для меня значение. С точки зрения морали я буду себя лучше чувствовать перед Галой и смогу вам помочь финансово, без того, чтобы создавалось впечатление, что я изменяю жене с любовницей. Вы будете моей законной женой, согласны?

Он был крайне удивлен, что я решила подумать.

На следующий день я согласилась на брак, но продолжала сомневаться в том, что он состоится.

— Благодарю, благодарю, — сказал он страстно. — Вы знаете, я всегда получаю то, чего хочу. Я вам обещаю, что осуществлю эту мечту. Уже завтра мы взберемся на Рокакорву, чтобы справиться о монастыре.

Рокакорва представляла собой обрывистый горный склон, затерянный в горах Ампурдана, на котором возвышалась крохотная часовенка. Артуро нас повез туда на машине, остановившейся у ее подножия: дальше мы должны были ехать на ослике по опасной с виду тропинке. Маленький ослик спотыкался о камни, постоянно скользил. Нам пришлось в конце концов идти пешком, и мы достигли цели совершенно обессилевшими. Несколько куриц прогуливались у подножия распятия, перед домиком, прилепившимся к скале. Пустынная местность идеально подходила для какого-нибудь отшельника. Дали побеседовал с хозяином-бородачом, и мы стали спускаться. Спуск на спине осла показался мне еще более опасным, чем подъем. Я успокоилась только тогда, когда мы добрались до машины. Дали был доволен нашей поездкой.

— Это возможно, — прошептал он, — но нам нужно совершить еще один подъем. В СанПедро-де-Рода. Там расположено чудесное аббатство, и священник как раз такой, как нам нужно.

Я была так измучена предыдущим подъемом, что не отвечала.

Для Дали, конечно, было что-то символическое в этом подъеме к горным вершинам — он хотел подняться со мной к небесам. Проанализировав себя, как он это делал всегда, Дали сказал мне, что эта жажда высоты вызвана желанием эрекции, что было очень важно для него, любившего выставлять себя импотентом. Я ненавидела горы, и для меня все это было слишком сложным.

На следующий день я стала рисовать Рокакорву по памяти. Дали был удивлен тем, как я точно все запомнила. Изобразив вершину, я заполнила пустое пространство огромным кубом. Дали посмотрел на мою картину и заключил:

— Вы нарисовали своего отца. Бессознательно вы нарисовали своего покойного отца перед Рокакорвой.